Юноша глядел на вывеску, не замечая ни смрада улицы, ни боли в плече от натертой грубыми лямками вещмешка мозоли, ни лиц прохожих. Он не замечал и саму табличку, погруженный в невеселые думы. Прошла ровно неделя со дня трагедии в Оссене. Неделя скандалов, слез, истерик и переживаний. Мать Сатеники, когда Артелион видел ее последний раз, постарела на десяток лет.

– Лучше бы не видел.

Ослепленные горем родители не могли прислушиваться к голосу разума и винили во всем юношу. Он и сам себя винил. Карут фас Тори, отец Артелиона, как мог, старался оградить сына от нападок родных Сатеники. Несколько раз не пускал их на порог, говоря, что сын отправился в отделение стражи, рассказывать о произошедшем. Мать, Ласса фас Тори, пыталась убедить Артелиона, что все произошедшее лишь несчастное стечение обстоятельств. Как бы ни было ей жалко Сатенику, в глубине души она оставалась матерью и радовалась, что с ее сыном ничего не случилось. Лишь бы он сам с собой ничего не сделал.

Артелион всю неделю прожил безучастный ко всему. Ел, когда напоминали родители, спал, никуда не выходил. Просто существовал. Все упреки и обвинения проходили мимо него. Его вина не нуждалась в постороннем подтверждении, поэтому все это было лишь назойливой, надоедливой болтовней. Так комар звенит возле уха. Бессмысленно, но раздражающе. Разумеется, такое поведение вызывало бурное недовольство со стороны родни Сатеники и сильное беспокойство родителей самого юноши. И как бы ни было горько Артелиону, с каждым днем он все больше хотел сбежать из этого кошмара. От сочувствия и участия родителей, от упреков убитых горем родных Сатеники. Побыть одному, погрузиться во что-нибудь с головой, только чтобы не думать, не вспоминать случившееся.

– Прав был сержант стражи: поможет только время. Время и другие заботы.

Ветерок трепал аккуратно стриженые волосы Артелиона, неподвижно застывшего перед входом в вербовочный пункт. Артелион мысленно прощался с привычной жизнью, с детством, которое, как ему казалось, прошло у него уже давно. Вспоминал прогулки с Сатеникой, вспоминал ее улыбку, смех и то беззаботное счастье, которое она дарила ему. Вспоминал их наивные планы на будущее. Свадьба, дети, собственный домик. Вспоминал случайное и такое нелепое знакомство. В глазах стояли слезы, но он не плакал. Он просто заново переживал счастливейшие моменты своей жизни.

– Я не сумел ее уберечь. Не сумел.

Юноша изо всех старался мыслить трезво, подавляя терзающую душу скорбь, исступленную ненависть, скрывающуюся за каменным выражением лица.

– На ошибках учатся.
– Тихо прошептал он.
– Пора приступать, Тэл.

Сколь циничны были эти слова по отношению к Сатенике, столь и безжалостны они были к самому себе. Встряхнув головой, Артелион отогнал все посторонние мысли и сосредоточился на вербовочном пункте.

– Письмо родителям написал, вещи собрал, решение принял. Вперед.

Юноша твердым шагом поднялся по ступеням крыльца и толкнул дверь под вывеской щита и меча. Дверь, отворяясь, противно скрипела, будто ругаясь, что потревожили ее покой. Внутри царил прохладный полумрак, пахло горечью, какой отдают старые грязные половики. Артелион, окинул помещение скептичным взглядом. С улицы он попал в небольшую тесную прихожую. На полу лежал вонючий коврик, а на голых стенах помимо крюков для одежды ничего не было. Прихожую отделяла занавеска не стиранная, наверное, с самого Изгнания. Сквозь нее был виден кабинет: широкий стол, стоявшая рядом тумбочка и что-то искавший в ней человек. На скрип двери он не обернулся.

– Лачуга, и та понаряднее будет. Суровая реальность жизни во всей своей красе.

Брезгливо отодвинув занавеску, Артелион громко произнес:

– Я хочу записаться добровольцем на службу.

Мужчина в черном мундире с позолоченными пуговицами замер и медленно повернулся к вошедшему. Взгляд его темно-зеленых глаз выражал крайнее недоверие, а тонкие бледные губы сложились в слабое подобие приветливой улыбки, больше напоминавшей гримасу человека, целиком съевшего лимон. Несколько мгновений он разглядывал Артелиона, после чего медленно двинулся в обход стола к своему месту.

– Мне долго ждать?
– С возрастающим недовольством поинтересовался юноша.

– А куда ты торопишься, мальчик?
– Усмехнулся мужчина, усевшись в потрёпанное кресло.

– Мальчик? Артелион фас Тори.
– Холодно представился в ответ почти новобранец.
– Обращайтесь ко мне так. Ваши звания и заслуги мне неизвестны и особо меня не интересуют. И ваш пренебрежительный тон неуместен.

По мере того, как Артелион говорил, улыбка медленно сходила с лица собеседника, а под конец появилась снова. Только теперь, вместо снисходительной, стала елейной и... мстительной?

– Господин фас Тори.
– Заговорил мужчина.
– Можно так обращаться к вам?

Он старательно подчеркивал эти слова, продолжая улыбаться. От его улыбки Артелион начал подозревать, что перегнул палку с дворянским высокомерием. А вспомнив, что представился он как фас Тори, окончательно убедился, что слегка свалял дурака.

Приставку фас носили все жители Фасгана, не отличавшиеся знатностью происхождения. Дворяне же красовались в своих именах приставкой ла. Отступать было поздно, поэтому юноша не меняя выражения лица и не обращая внимания на дурацкую улыбку вербовщика, ответил: