Шрифт:
— Ефим Дубок? — спросила Акку, и глаза её расширились от недоверия. Как она любила этого нежного простодушного человека, который звал её Белой Лебёдушкой и ловил для неё полосатых бурундучков.
Несчастный Дубок, ты и умер, оклеветанный в глазах тех, кто тебя знал. Казалось, злая судьба должна хотя бы от мёртвого отступиться — ан нет... Пришлось соврать Стефану — куда деваться?!
— Беги быстрее, Акку, быстрее. — Стефан осенил её крестом. Она поймала его руку, поцеловала и упорхнула. Лишь пола её шубки мелькнула за горящими золотом ветвями Священного дерева.
...Благородный Пам, тряся в страшном гневе белой бородой, появился в тот момент, когда Каракеш пытался укрыть голову Булата попоной, съехавшей набок. На Пама-сотника будто холодом повеяло из могилы.
— Кто такие? Прочь! — закричал он в гневе и испуге.
— Молчи, старик! — Каракеш замахнулся на Пама камчой. — Где Золотая баба?
— Люди! — завопил сотник, обращаясь к жрецам, столпившимся возле жертвенных костров.
Каракеш хлестнул его по спине, что и послужило сигналом для его ватажников. На конях они рассыпались веером по полю и стали рубить и колоть пермяков. Некоторые из чуди, ошалевшие от страха, кидались прямо в костры, взрывавшиеся вихрами искр.
Стефан и Акку смотрели на всё происходящее внизу с ужасом. Вот разбойники покончили с людьми у костров, стали обдирать с елей шкурки соболей и песцов, золотые пластинки и кидать их в широкие повозки. Особенно отличался жадностью один из них, гибкий, стройный юноша. Он-то и привязал потом Пама-сотника к дереву, сорвал с него шубу и ичиги — мягкие сапоги из оленьей шкуры — и что-то кричал ему прямо в лицо, затем намотал на кулак бороду и вырвал клок седых волос. По груди Пама полилась из подбородка кровь. Акку вскрикнула и бросилась вниз. Стефан не успел ухватить её за полу шубы.
«Куда это она? Зачем? Разве спасёшь теперь Пама?! Белый Лебедь, они надругаются над тобой... А потом убьют. Что же делать? Конечно, они требуют, чтобы Пам указал им местонахождение золотого идола. Будь ты проклят!»
Стефан забежал в пещеру, вытащил лук с одной оставшейся стрелой. Как долго не брал он его в руки, а хороший был стрелок — не только в обители Святой Троицы учились монахи воинскому делу...
Стефан потрогал тетиву — она издала, словно струна, мелодичный звук — и положил на неё стрелу.
Пам, прикрученный к дереву арканом, поднял голову и, увидев бегущую к нему внучку, закричал:
— Не приближайся, Акку. Они убьют и тебя!
— Где Золотая баба? — хрипел над его ухом Авгул. — Говори, старик!
Пам молчал.
Авгул подложил под ноги старика хворост и хотел поднести к нему факел, но тут же свалился навзничь, пронзённый стрелой. Конь Каракеша отпрянул в сторону, главный шаман взвыл, будто эта стрела воткнулась ему в спину, вытянул вперёд руку, указывая на гору за Священным деревом.
— Убейте человека с крестом! Он послал стрелу в моего сына Авгула.
Несколько всадников помчались туда. Но вдруг произошло то, что на миг обескуражило ордынцев. С высокой горы, блеснув на солнце яркими искрами, перевернувшись несколько раз в воздухе, слетела Золотая баба, сброшенная Стефаном, и скрылась в глубоких мрачных водах озера. Пам ахнул и вдруг затрясся в нервическом смехе. Поражённый Каракеш, кипя негодованием, размозжил голову старика шестопёром, а потерявшую сознание Акку положил поперёк седла впереди себя.
Вскоре вернулись всадники, заявив, что человек с крестом провалился как сквозь землю. Каракеш исхлестал их камчой, приказал тело Авгула положить в повозку, обложить снегом, и дал знак трогаться в обратный путь, утешаясь тем, что вместо Золотой бабы он отвезёт в Сарай златокудрую внучку Пама.
Авгула похоронили на берегу Пьяны-реки. Глядя на могильный курган, Каракеш подумал: «А кстати, судьба права, что распорядилась так твоею жизнью, мой сын. Будь ты жив, не довезти бы мне Мамаю Белого Лебедя в девственной чистоте и непорочности... Спи, дорогой Авгул».
6. БЛУЖДАЮЩИЙ ХРАМ
Последние грязно-размочаленные льдины унесли в Итиль мутные струи Оки, небо над Старой Рязанью стало выше и яснее, ветер с распаренных круч мягко ластился к рукам мастеровых.
По приказу дядьки Монасеи к берегу пригнали лодки, грузили на них каменные кубы и ставили паруса из тонкой холстины. Игнатий и Карп после первого рейса не вернулись в Старую Рязань, а начали копать возле золотистого соснового бора землянки для жилья. В их обязанность также входило, когда к берегу Солотчи причаливали лодки с камнем, помогать поднимать груз на крутой откос.