Рентгеновский снимок добил парня окончательно. Перелом лучевой кости в двух местах обещал не меньше трех недель в гипсе.

... Уже вечерело, когда чертовски уставший, распсиховавшийся и злой студент сел, наконец, на автобус домой.

«Такое чувство, что вообще не стоило сегодня выходить из дома, - мрачно размышлял Никита, глядя на медленно загорающиеся уличные фонари среди приземистых панельных пятиэтажек.
– Вот проспал же с утра - ну и надо было никуда не ходить».

Несмотря на поставленное обезболивающее, рука ныла и не хотела успокаиваться. Задница после укола болела ничуть не меньше - крупногабаритная медсестра не поскупилась, щедро вгоняя в мышцу анальгин с димедролом.

Одной рукой парень придерживал портфель, стоявший у него на коленях.

Внезапно он вспомнил, как сегодня утром отчего-то решил, что пианино - слишком ненадежный тайник для найденный вещицы, и взял серп с собой.

Оставалось только удивляться собственной глупости. Стоит ментам остановить поздно возвращающегося неизвестно откуда молодого человека, и обыскать его... В обезьяннике он точно найдет время позавидовать тому, как замечательно проводил время утром. Да еще и эта загипсованная рука. Сама по себе она, конечно, ничего не значит, но вот вкупе со всем остальным...

Думать об этом совсем не хотелось, и Никита вновь отвернулся в окно. А что, если сегодняшняя полоса неудач берет начало от этой странной находки? Может, эта штуковина проклята? Вон, и значки на ней какие-то непонятные нацарапаны.

«Приду домой, первым делом уберу подальше, - решил студент.
– И надо как можно быстрее придумать, как избавиться от нее. Вот бы продать повыгоднее - и деньги на ресторан сразу появятся».

Мысли потекли в приятное русло, и все злоключения отошли на задний план. Из автобуса Никита выходил уже почти окрыленный: воображение рисовало ему Катерину в декольтированном платье, и тихую ненавязчивую музыку.

Один переулок, второй, третий. Он и не заметил, как в вечерних сумерках появилось два силуэта.

Один - в широкой черной спортивке, пузырящихся на коленях трениках с белыми полосками и давно уже растоптанных в хлам кроссовках. На низкий лоб надвинута кепка, близко посаженные к носу глаза недовольно взирают на редких прохожих.

Второй - лысый, в куртке из кожзама, серых штанах с мелкими дырочками на правом колене, явно проеденными молью. Руки покрыты угрожающе синеющими татуировками: семиконечные звезды, кресты, на правой кисти, со стороны тыла - изображение девушки с кудрявыми волосами до плеч; на левой не хватает нескольких фаланг среднего и безымянного пальцев.

– Эй, паря, - осипшим голосом дыхнул лысый, - закурить не найдется?

Никита только сейчас заметил этих двоих и мысленно выругался.

– Не, ребят, не курю, - как можно дружелюбнее отозвался он и попытался пройти. Кепка перегородил ему дорогу.

– Глянь-ка, Кучерявый, спешит куда-то, - удивился оборванец в спортивке.
– К бабе своей торопишься, что ли? Дак ничо, мы тебя надолго не задержим.
– Он демонстративно сплюнул Никите под ноги, обнажая половинку переднего зуба, и заржал.

– Дык чо, курить-то дашь?
– лысый начал терять терпение.
– Мы ж ток с хаты вернулись, хозяин табачку на дорогу не дал. Уважить надобно старших.
– Недавно откинувшийся с кичи придвинулся ближе, и парень ощутил смрад, исходящий из его рта.

«Во попал, - крутилась одна мысль в голове, - блин, уж лучше б менты, чем эти».

– Да не курю я, пацаны, - он как можно безобиднее раскрыл руки ладонями вверх, показывая, что они пусты.

– Какие мы тебе пацаны?
– помрачнел Кучерявый и повернулся к товарищу.
– Во молодежь оборзела совсем, приходится уму-разуму учить.
– Он схватил студента за грудки.
– Ты где пацанов-то увидел, тебе говорю, овца тупорылая?

Никита попытался высвободиться, но одна рука держала портфель со злосчастным серпом, а другая была загипсована.

– Ну все, хана тебе, чмо недоделанное, - лысый коротко двинул ему кулаком под дых. Жгучая боль охватила живот, перед глазами все поплыло. Никита согнулся и попытался вдохнуть. В этот момент оборванец размахнулся, намереваясь ударить его по колену.