Кто ты? Как ты стал тем, кем являешься теперь? Ты сам не раз задавался этим вопросом.

Почему ты делаешь то, что делаешь? Почему не можешь, как обыкновенный человек, завести друзей и жить в свое удовольствие? Почему ты презираешь окружающих и готов применять силу в любой, даже незначительной, ситуации, получаешь удовольствие от причинения другим боли и никогда не боишься последствий?

Потому что всю твою жизнь тебе систематически внушали, что ты другой.

«Ты не такой, как все. Ты отличаешься от тех насекомых, что копошатся под нашими ногами. Ты должен это понять, Зуо. Ты понимаешь?» — шептал тебе отец в твой четвертый день рождения.

И ты понимал. Возможно, не все. Возможно, не так. Но уже тогда формировалось четкое осознание того, что ты отличаешься от своих сверстников. Тебя всегда одевали в мини-версии взрослой одежды: пиджаки, рубашки. Приучали с малых лет к пониманию того, что каждую вещь надо ценить. Люди — дешевки, а вот предметы, которые им необходимы, – ценны. Наказывали за каждое пятнышко и заставляли по ночам самостоятельно стирать свои вещи.

«Запомни, Зуо, ты не можешь быть таким же, как твои сверстники!»

Тебе всегда разрешали высказывать свое мнение любым, даже самым грубым способом. Главное, чтобы мысль несла в себе четкий смысл. За глупость или лупили, или дарили подзатыльники, от которых сыпались искры из глаз, или хлестали ремнем без жалости и не задумываясь о том, что для четырехлетнего ребенка подобные удары слишком сильны. А потом тебя на несколько часов запирали в комнате, запрещая включать свет. И пусть ты боялся темноты, отца ты боялся куда больше, поэтому ты лишь забивался в угол, глотал слезы, вздрагивал от каждого шороха и готовился к тому, что на тебя набросится чудище из шкафа или из-под кровати. Но свет ты не включал. Все равно.

«Ты обязан побороть своих демонов. Пойми, Мой сын не имеет права испытывать страх!»

Но не из-за этого ты стал тем, кем ты был. В твоей жизни произошло три надлома, которые исковеркали твою душу до неузнаваемости. Надломы, что врезались в твою память настолько, что, закрывая глаза, ты до сих пор можешь с точностью до пылинки вспомнить все произошедшее.

Первый надлом случился в пять лет. В то время тебя постоянно мучили кошмары, и эта ночь не стала исключением. Ты проснулся в холодном поту и разревелся, постарался взять себя в руки, ведь был обязан побороть свой страх, но у тебя ничего не получилось. Как только ты закрывал глаза, перед тобой вновь возникали ужасные сцены из неприятного сновидения, и слезы против воли опять наворачивались на глазах. Ты испугался настолько, что даже решился пойти к отцу, зная, что он в столь поздний час наверняка работает в своем кабинете. Наверное, за это тебе грозила порка, но ты не так страшился боли, как того, что называлось «одиночеством» – словом, которое тебе, в силу возраста, было еще не известно.

Под дверью отцовского кабинета прослеживалась тонкая полоска яркого света, и ты, не задумываясь, приоткрыл дверь и заглянул в просторную комнату. То, что ты увидел, оказалось пострашнее любого кошмара. Твой отец насиловал твою нянечку. Молодая девушка, которой было от силы лет девятнадцать, грубо прижатая к столу, поставленная раком, растрепанная, с задранной юбкой и порванными колготками кричала и молила о помощи. Отец же каждым новым толчком беспощадно вбивал ее в стол, прижимая лицо няни к каким-то документам и не обращая никакого внимания на крики жертвы. Он знал, что на помощь бедняжке никто не придет, потому что все работающие в доме давно привыкли к тому, что их хозяин мог вытворять все, что ему вздумается. Если же полезть в его дела и попытаться в чем-то обвинить, твой труп, скорее всего, через неделю найдут в какой-нибудь канаве. Никто такой судьбы себе не желал, поэтому в подобных ситуациях все, словно муравьи, разбегались по своим комнатам и просто старались не думать о том, что их хозяин вытворяет с молоденькой ни в чем не повинной девушкой.

Но ты убежать не смог. Ты стоял как вкопанный и смотрел широко открытыми глазами. Маленький пятилетний мальчик. Ты видел все. Потекшую от слез тушь, перемешивающуюся на подбородке жертвы с сочащейся из ее милого носика кровью. Ужас в глазах бедной девушки. Ты видел злую ухмылку на лице твоего отца и его холодный пренебрежительный взгляд, словно под ним был лишь ненужный кусок мяса. Ты видел все это и плакал. Ты хотел уйти, отвернуться, больше не смотреть, но сковавший тебя страх не позволял тебе даже вздохнуть. Когда отец заметил твое присутствие, ты решил, что он накажет тебя, но...

— Войди, — вместо этого пригласил отец, не прекращая насиловать девушку, приподнимая ее задницу и периодически хлестко ударяя по нежной коже, стараясь таким образом заглушить ее раздражающие вопли. Няня заметила тебя лишь теперь, и ужас в ее глазах троекратно усилился, перемешавшись с нарастающим стыдом и подсознательной мольбой о помощи. Хотя чем ей мог помочь пятилетний мальчик?

— Подойди же, — повторил отец, и ты, дрожа, подходишь ближе, наблюдая эту картину во всей красе. Только сейчас ты замечаешь, что блузка на нянечке также разодрана, и ее оголенная маленькая грудь прижимается к рассыпанным по столу кнопкам.

«Ей ведь больно!» — хочешь ты закричать, но слова застревают в горле. Твое маленькое сердечко выдает совсем не детские ритмы, отдаваясь в ушах бешеным стуком – настолько громким, что кажется, ты ничего кроме него услышать уже не сможешь.

Отец тем временем отходит от девушки, застегивает ширинку. Хватает нянечку за волосы, стаскивает ее беспомощное тело со стола и швыряет на пол перед тобой. Она, как тряпичная кукла, безвольно падает к твоим ногам и уже не встает. Ее бедра испачканы в крови и чем-то белом. Няня тяжело, надрывно дышит, и ты слышишь лишь тихий скулеж. А еще чувствуешь запах. Запах страха, который никогда ни с чем больше не спутаешь.