Краузе долго и подробно выспрашивал про всех жителей, кого помнил и знал. Баба Маня вытащила из печи чугунок - по хате поплыл медвянный запах липы и ещё каких-то трав.

– О, вспоминаю-вспоминаю твои сборы, Марья, а медок где же?

– А медку, звиняй, нету, выгребли все ещё в конце октября - Бунчук постарался, боюся, пчелы погибнут за зиму. А можа и к лучшаму, все одно нечем их подкармливать по вясне, сахару нету.

– Я тебя весной в хозяйстве опять пасечником поставлю, все эти годы помнил вкус мёда с родных лугов собранного.

И потянулись утром работяги в имение Краузе, мужики вставляли стекла, ремонтировали и настилали заново пол, бабы отмывали и очищали комнаты от многолетнего мусора, ребятишки собирали и уносили мусор из комнат, все старались, нет, не из-за Краузе и угроз его старшего сыночка - Фридриха. А из-за того, что сильно захолодало, и всем хотелось чтобы была небольшая, но защита от пронзительного ветра.

Краузе постоянно наезжал, претензий к деревенским не предъявлял, только обеспокоенно хмурился... Потом, всех срочно бросили на уборку и ремонт старого коровника. Окна и большие дыры забили досками, на земляной пол положили старые, более-менее пригодные доски и стали сколачивать двухэтажные нары, тут и прошел слух - пленных пригонят.

Немцы торопили мужиков, а те старались хоть как-то получше заделать дыры в стенах и полу. Наконец, нары были сделаны, в коровнике поставили три буржуйки, одна в средине и две по краям коровника, и деревенские стали ждать пленных.

– Через пару дней, когда народ уже привычно приступил к работе - три комнаты приобрели жилой вид, во дворе послышался шум моторов, раздались лающие команды, какой-то шум... Поскольку к окнам подходить категорически запрещалось, самый зоркий из пацанов, четырнадцатилетний Гришук Стецюк потихоньку поглядывая в окно, на расстоянии метров двадцать от стекол, говорил: -Наши, все кой-как одеты, худые, умученные, еле шевелятся... построились, теперь их в коровник погнали.., дверь закрыли, два немца ходят вокруг, остальные идут сюда...

Когда оба Краузе вошли, все деловито работали. Фридрих, кривя губы не утерпел: -Плохо работаете, совсем никакой отдачи, за что только вас фатер кормит?

Фатер с первого дня распорядился поставить двух женщин покрупнее на приготовление пищи для работающих, Стеша и Марфа Лисова варили немудрящий суп, к обеду также привозили тяжелый, клейкий как замазка хлеб, но люди, намерзшись, были рады горячему вареву, а хлебную пайку, двести пятьдесят граммов многие прятали подальше и уносили домой, детям.

– Завтра с вами начнут работать пленные, выберите двух самых крепких помощников для печника - таскать кирпичи, делать раствор, подносить инструменты. С пленными не разговаривать, ничего им не передавать, поймаем кого - двадцать плетей для первого раза.

. Утром начали работать пленные, и деревенские с жалостью, а бабы со слезами смотрели на изможденных, полуживых красноармейцев, которые мерзли в своих драных обносках.

Печником же оказался худющий, высокий, весь как бы серый, мужчина. Казалось, налети сейчас ветер посильнее, и его закрутит как щепку и унесет вдаль. Старый Краузе, приехав днем, как всегда прошелся по всем местам, где работали люди, постоял, посмотрел на пленных, сплюнул, подозвал к себе деда Ефима, которому по старой памяти доверял, и велел:

– Скажи поварихам, пусть варят похлебку на всех вместе и дают этим доходягам по две миски, а я подумаю, во что их одеть, морозы крепчают, замерзнут ведь. Ты, Ефим, сильно не распространяйся, молчком все делай, Фридрих, он хоть и сын, но не надо ему нюансы знать.

– Карл Иваныч, ты прости старика, а где жа младшой твой? Павлушка?

– Пауль? О, Пауль, он у меня очень умный, закончил университет и теперь в самом Берлине служит, за два года гросс карьеру сделал. Скажи-ка, а вот тот лесничий, что прозвали Леший, он где? Не расстреляли его коммунисты?

– Да не, у дальнем лесе так и живёть.

– Хотел бы я его увидеть.

– Може и заявится когда. Он же лешак настоящий, редко когда из своей берлоги выбирается.

ГЛАВА 3.

Печник быстро утомлялся, часто присаживался, надрывно кашлял, дело двигалось медленно. Мороз крепчал, декабрь начался лютый... А шестого декабря, Ефим, неплохо понимавший немецкий язык, случайно услышал разговор двух продрогших, замотанных в бабьи платки, часовых.

Те ругались на рус мороз, кальт, и радовались, что не попали сейчас в мясорубку под Москвой.
– Оказалось, что рус Иван перестал отступать и немцам наподдали.

Ефим на цыпочках, радостно крестясь, зашел в барский дом и налетел на злющего Фридриха.
– Почему ты крестишься и радуешься?
– вкрадчиво спросил он деда.

– Так, праздник же у нас, - прикинулся дурачком дед.

– Какой же?

– Так, князя Александра Невского и великомученицы Катерины завтрева, я ж, чай, православный, все праздники по церковному и блюду, вот скоро, девятнадцатого, совсем большой праздник - Никола Зимний, Чудотворец, а на Николу всегда морозы бывают.