– Дружок, - Карнаухов спрятал адрес в карман.

– На побывку или вчистую?

– Вчистую.

– Да, нынче вашего брата, который из армии, много в город едет, не хочет народ в деревню, норовит поближе к городу. Оно и понятно, тут прокормиться легче. Опять же, работу найти можно.

– Вот и я насчет работы, - Степан достал кисет, заготовленную бумажку, свернул цигарку и протянул железнодорожнику.

– Благодарствуем, ну что ж, насчет работы это вы с Васькой, что ли, обмозговали?

– С ним, - Степан осторожно насыпал из кисета на вторую бумажку ровной дорожкой махорку, завернул, послюнявил. Затем вытащил один коробок спичек. Чиркнул толстой спичкой о серую стенку коробка, прикрыл слабое пламя широкой ладонью, протянул железнодорожнику. Тот закурил, взяв цигарку щепотью, посмотрел куда-то вперед.

– Работу найти можно, транспорт, видишь, стоит, - показал на боковой сортировочный путь, где застыл похожий на допотопное чудовище паровоз.

Степан кивнул.

– А что ты, паря, делать можешь, до войны какую профессию имел?

– Кузнецом в деревне работал.

– Кузнецом? Это хорошо. Кузнецы нам как раз требуются. Ты вот что, паря, скажешь Ваське и отцу его, Петру Савельичу, чтобы свел тебя к Афанасию Кузьмичу, ко мне то есть, в кузнечный, там покумекаем, работу тебе найдем.

С моста открылась яркая картина - в одну и в другую сторону убегали, стальные нити: змеились, сбегались, расходились. Видно было депо под двускатной крышей, маленький, казавшийся игрушечным деревянный навес станции, длинные пакгаузы. Справа показались выплывавшие из тумана и казавшиеся небесным чудом купола какого-то монастыря, слева, за путями, где-то далеко - угадывалось деревянное строение церкви с одним куполом - туда и нужно было идти Степану.

Рубцовы жили в деревянном доме, на собственном участке, с несколькими постройками, огородом и сараем, в котором и решили разместить Карнаухова.

Поначалу, в первые дни Петр Савельевич немного ворчал, но когда увидел, как Степан ловко орудует топором, заготавливая дрова на зиму, как чинит прохудившееся ведро, клепает железную кровать, смирился. Тем более гость собирался сразу же устроиться на работу и не грозил стать лишним ртом.

А мать Василия, маленькая тихая женщина, повязанная платком по-бабьи, подавая на стол горячие щи из затирки с листами капусты, только утирала концом платка слезу, вспоминая о чем-то своем.

Степан достал из вещмешка и положил на стол хлеб. Петр Савельевич взял, покрутил в руках, понюхал.

– Довольствие?

– На махру поменял.

– Мука не чистая.

Мать посмотрела на хлеб

– Хлеб опять подорожал, - сказала она как бы про себя.
– На базаре у станции по сорок пять копеек.

Отец ничего не сказал, достал из шкафчика и поставил на стол бутылку "Зубовки".

Бойкая черноглазая Наталья, вытиравшая деревянные ложки чистым полотенцем, исподволь поглядывала на красноармейца в такой же, как у брата суконной гимнастерке.

За столом ели молча, поочередно опуская ложки в дымящийся котелок.

После обеда мать собрала мужчинам узелок, положив в него несколько картофелин, три ломтя ржаного хлеба, соленые огурцы и пошла с Натальей на огород копать оставшуюся картошку.

Петр Савельевич собрался с сыном и гостем идти в мастерские.

Вскоре Степан пообвыкся, стал в Кузнечном цеху при железнодорожных мастерских незаменимым работником. Поселок был обычным, здесь, как и всюду под Москвой, сеяли рожь, пшеницу, овес, пшено, гречиху, сажали картошку, капусту. Из птицы держали гусей, уток, кур. Имели и скотину: коз, свиней и, конечно, коров.

Через год, на Покров, сыграли свадьбу, через положенные девять месяцев Наталья родила первенца. Назвали мальчика Мишкой, в честь степанова отца.

Последние дни в старой школе

В четверг только и разговоров было, что о состоявшейся вчера драке между Французовой и Белецкой. Драка состоялась сразу после уроков. Но охранник Коля успел вовремя, когда увидел, что за угол школы свернула группа учеников девятого класса, возбужденная, шумная. Коля прибежал как раз тогда, когда Белецкая порвала рукав бордовой куртки Французовой. Неля ударила ее сумкой по голове, но промахнулась и чуть не упала. В эту минуту и пострадала ее куртка.

Через пять минут Екатерина Великая уже знала о драке и вызвала к себе Елену Владимировну.

Валерий Александрович спешил к Светлане Васильевне. Но той на месте не оказалось. Маленькое помещение было уже заперто.

– Валера, теперь уже точно - все: с этим зданием, можно сказать, покончено, - сказал Хазин, выходя вместе с Курнаковым из школы.

– Когда переезд?

Все вызваны на работу в священный для иудеев день - субботу.

– И вы?

– Я переезжаю индивидуально, завтра, после уроков.