двенадцатого века, была важна графу тем, что там наиболее подробно описаны

чакры, их назначение. Закладками в книге служили рисунки Леонардо и, в

частности, будто распятая, фигура человека. "Может всё-таки поручить дело

тому деревенскому мяснику, так ловко коловшему и разделывающему

скотину?" Мясник этот, кажется, его звали Кузьмич, был всегда нетрезв, но

удары огромным топором наносил удивительно точно. С последним ударом

Кузьмич сам падал оземь и сразу начинал храпеть. "Нет, нет... нельзя... нельзя

с такой энергетикой".

"Жизнь - случайность, смерть - закономерность", - вспомнил Яков фразу

из Теофраста Бомбаста. Закономерности и поддаются изучению". "Так-то так, -

думал Яков, - но слова тоже могут быть случайными, теория - сухой. Жизнь

зиждется на эксперименте! На миллионах экспериментах, которые ставит

37

Природа".

...Вот уже несколько лет, как фельдмаршал следил за качеством питания.

Да и режим питания старался выдерживать. Ведь раньше он, как и Петр

Алексеевич, вечно бывшие в трудах и заботах, ели на скорую руку простую, но

сытную пищу. А царь вообще имел привычку трапезничать или писать что-то

на пеньке, держа тетрадь или тарелку на коленке. Сейчас Брюсу нужна пища

разнообразная, богатая витаминами и минералами. Обмен веществ нужно

выровнять, этот механизм должен стать отменно работающим. Конечно, с

привычкой ученого работать по ночам, увлекаться исследованиями, не

выдерживать режим приема пищи слово "отменный" следовало заменить на

"удовлетворительно".

Плотный завтрак в десять - одиннадцать часов, потом сон до пяти -

шести часов, затем чаевничание с легкими закусками, далее прогулки, чтение,

хозяйственные дела до девяти - десяти часов, наконец, полновесный ужин до

полуночи и работа, работа всю ночь до утра. Теперь работы нет, нет и чтения.

Только думы, думы... и дрёма.

И сейчас граф дремал. Он любил небольшие сны-воспоминания, когда

через пятнадцать - двадцать минут дремы можно взбодриться приятными

воспоминаниями, усиленные сонной фантазией. На сей раз ему "приснилась"

его любимая "проделка" с "цветочной девушкой". Бывало это лет двадцать-

тридцать назад, когда гостям в Московском доме Якова Вилимовича кушанья

подавала эта девушка. Красавица необыкновенная: шея, плечи сахарной

белизны, пышные волосы, вдохновенное лицо, открытые глаза, ротик, тоже

приоткрытый как раз для поцелуя. Даже графы влюблялись до беспамятства.

– Но почему она все время молчит?
– удивлялись гости.

Яков делал значительное лицо, подходил к девушке:

– Поелику она - нерождённая!"

Затем хозяин выдергивал из её волос шпенёк (деревянную палочку), и та

вся рассыпалась цветами.

38

Много об этом "фокусе" говорили люди. И когда Брюс поселился в

Глинках и жаждал лишь покоя, новые соседние помещики и прежние

московские знакомцы стали напрашиваться в гости. "Вот оборудую все

достойно и приглашу", - отвечал Яков Вилимович. Он оборудовал в

подземелье ледник, в подсобном помещении хозяйственного двора обустроил

пекарню. В ней же поставил специальные железные решетки, чтобы на углях

жарить мясо и рыбу. В домовой кухне была русская печь, чтобы и помещение

обогревать, да пироги и кулебяки печь, и каши да овощи томить. Любовь к

русской стряпне привил ему ещё в "потешном" полку Алексашка Меньшиков,

которые мастер был стряпать - и пироги, и дворцовые интриги. Разные начинки

всякий раз изобретал. Глаз-то востренький у него был.

Так вот, подготовился граф и назвал гостей. Устроил подле озера

длинный стол, ломящийся от яств - салаты, холодные и горячие закуски,

пироги и блины. Графинов, штофов с полугарами и самогонами, водочкой,

винами и наливочками немеренно. Употребив значительную дозу

горячительных напитков, все гости восхваляли щедрость хозяина. И жаждали

чудес. Надо заметить, что сам-то граф умел пить много и не пьянеть (большая

петровская закалка в "кумпаниях" и на ассамблеях). День был жарким, и на

берегу водоёма гостям было раздольно и весело. Один из гостей, самый