– Тот.

– Чтобы вас слушать и не свихнуться нужно выпивать и...

иронизировать.

– Сен-Жермен, важный, влиятельный и загадочный граф обратил

внимание на наши с сестрой способности отводить глаза и прочее. Дядюшка

Людвиг заболел и вскоре умер. Теперь Сен-Жермен взял нас на содержание. Я

не имею в виду денежные средства (мы, хоть и скрывали это, были богаты), а

... этот Сен-Жермен, будучи посвященным (или предпосвященным), был ещё и

растлителем юных прелестниц, таких как мы. Он всё изучал. Укладывал нас с

собой в кровать и играл с нами. Он говорил: чтобы познать всё, нужно открыть

все запертые и запретные врата. И мы открывали и получали неизъяснимое

удовольствие и истинное блаженство. Я имею в виду не только "постель". У

него была идея "Матери мира".

Интересовали его женщины особенные, наделённые страстью и силой.

Когда он рассказывал нам о его встречах с Марией Стюарт, а затем с

Екатериной Второй... Что опять с вами? Да, это я... увлеклась. Потом, позже о

них... Так вот, после близкого общения с графом мы стали буквально читать

мысли людей! Особенно мужчин. Их желания. Научились манипулировать

людьми, особенно мужчинами. Особенно Даниэла. Нет, нет, мы не

использовали свой Дар в корыстных целях. Нет! Наоборот, бедняжка Даниэла

прожила в вечной влюбчивости и в вечной зависимости. Наивность! Считает,

что нас спасет Любовь. Та Любовь, что сильнее Смерти. У меня оказалось по-

другому... И у нас нет... детей. Не может быть...

68

Она сделала длинную паузу, о чем-то вспоминая. "Ясно о чем думает -

Глеб отметил мысленно, - романы "Мужчины в её жизни".

– Мне похвастать нечем, - Мона тоже читала мысли Глеба, - настоящей

страсти и любви... наперечёт пальцев... За триста-то лет! А сейчас жалею.

Слава Богу, хоть куртизанкой была честной. Не только любовницей - и другом,

и матерью, и сестрой. А дочерью - нет, - голос вновь задрожал, затем стал

гулким. Уже не здешний, а эхо.

"Эхо времени", - красиво подумал Глеб, и попытался успокоить

женщину.

– Куртизанки Венеции остались в истории, как самые изысканные,

образованные и умелые из женщин.

– Да, ... Устала... Давайте зажжем свечи, много свечей, послушаем Грига

или.. Шопена... Что предпочитаете?

– Ноктюрны Шопена... Время-то уже...- ответил Глеб Сергеевич.

– Да, я понимаю. Устали. У меня только пара вопросов. Первый: откуда у

вас карты?
– она начала напряженно вглядываться в лицо Глеба.

– Мне их дал Джеймс Гордон. Они от... вашего... папеньки передавались

в его роду.

– Понимаю. Почему он не приехал на встречу со мной сам? Почему

поручил это непростое дело вам?

– Он - инвалид, а я его... близкий... коллега и товарищ...

Глеб не должен был ничего рассказывать о клубе.

– Нет, не то. Не договариваете, - обиделась Мона.

– Да, не имею пока права. Ах, да! Я ведь ваш дальний родственник. Об

этом больше знает, быть может, мой дядя, Алекс Яковлевич Юсов. Я говорю

это... так... потому что я ещё не осознал этого. Честно, о том, что я и дядя -

родственники Якова Вилимовича Брюса, я узнал четыре дня назад. От

Джеймса. И о вашем существовании. Но то, что вы и Даниэла - дочери Брюса,

не знает ни Джеймс, ни, думаю, дядя. Я с ним не говорил. Он живет в

69

Петербурге. Джеймс - его приятель, и он, узнав случайно, что я еду на курорт в

Карловы Вары, рассказал о вашем тревожном звонке ему. Дал карты, доверил...

А почему вы с сестрой прежде не искали каналы, встречи...?

– Да потому что резко хуже нам стало лет пятнадцать назад. А до этого не

хотелось, чтобы наш секрет был раскрыт. Кроме того, если уже совсем честно,

жить более и не хотелось. Что ещё может преподнести жизнь? Все было! Но

когда на моих глазах у Даниэлы начали выпадать волосы, портиться зубы,

дрябнуть кожа, тускнеть взор... Я ужаснулась, пожалев её, а она меня... Хочу

жить!

"Вот он мой сон!" - подумал Глеб.

– Время позднее, Мона. Я даже не знаю, что сказать на прощание.