Шрифт:
— Не все здесь разделяют мою уверенность на твой счёт, — тихо пояснил К’Халим, когда слуги внесли блюда с финиками и напитки. — Для многих ты всё ещё чужак, чьё присутствие на хурале оскорбительно.
Эдуард поставил шлем на стол и поднялся, возвысившись над собранием.
— Почтенные вожди, — начал он, окинув взглядом присутствующих. — Как вы все знаете, меня зовут Эдуард Колдридж. Мне неизвестен язык пустыни, а потому нам придётся объясняться словами западного королевства. Надеюсь, вы не сочтёте это за оскорбление.
— Неслыханно! — воскликнул худощавый молодой пустынник, облачённый в шитый золотом белый халат с широким блестящим поясом. — Саг–ша'ар, твоё имя звучит честью в моих устах, как и имя твоего почтенного отца. Скажи, почему этот мухтади считает себя достойным подавать голос в центре мира?
Эдуард понял: наибы явились на хурал не ради него. Они пришли, потому что К'Халим созвал их, воспользовавшись правом вождя. Кто из них поверит, что он муаз'аммаль?
— Я имею право держать перед вами слово, — жёстко возразил Эдуард. — Это моё право рождения, право наследника лорда Натаниэля Колдриджа, моего отца. Я пришёл напомнить вам о вашем долге перед моим именем и моим домом.
К своему удовлетворению, Эдуард отметил, что на старшее поколение наибов его слова произвели впечатление. Некоторые из них, суровые и бывалые войны, подобные О'Кейлу, виновато опустили глаза, избегая его горящего взора.
— Я не знаю, о чём ты говоришь, мухтади, — ответил всё тот же белый вождь. — Я не знал твоего отца, и я не знаю тебя. Пусть прошлое само хоронит своих мертвецов. Мы ничего не должны тебе, Человек с запада.
— Не говори за всех, Окам–ша’ар, — подал голос сухой старик, годящийся Эдуарду в деды. — Я знал Натаниэля из дома Колдридж. Достойный муж, хороший воин. Он победил Заира Погонщика в честном бою, забрав себе его жену. Я был на том хурале и прекрасно помню, что мы обещали ему тогда. Помню, к своему стыду.
— Варик–ша'ар, ты можешь помнить что тебе угодно, — не сдавался Окам. — Меня не было на том совете, и я ничего не обещал безумному графу.
Эдуард отметил про себя, как ловко Окам говорит на языке королевства. Свойственный другим наибам акцент у него почти отсутствовал, что говорило о долгой практике. Не вёл ли белый вождь дел с купцами Простора? И не вёл ли он дел с Винсентом Дювалем, занявшим трон Дубового чертога?
— Твой отец обещал, — возразил другой долгожитель, дородный мужчина с пышными усами и широким мятым лицом. — Или ты не отвечаешь за слово своего предка?
— Как ни крути, а прошлое настигает человека, — продолжил свою мысль старый Варик. — Мыслю я, что многие не пришли сюда сегодня, опасаясь, что юноша этот ткнёт их носом в собственное бесчестье. Его отец действительно долгие годы помогал нам, а мы бросили его в момент нужды, обрекая на гибель.
— Откуда же ему известно о том уговоре? — вновь вопросил Окам. — О'Кейл поведал ему? Кто мог знать о нём, кроме вас, старцы?
Мне это подозрительно. И потом; почему человек этот называет себя наследником графа? Или наследование у вождей королевства уже не распространяется от отца к старшему отпрыску?
— Что вы имеете в виду, почтенный Окам–ша'ад? — спросил другой вождь, бородатый воин, лысую голову которого украшал длинный рваный шрам, оставленный то ли когтем зверя, то ли орудием недруга.
— А вы не слышали? Его брат Грегори, истинный наследник безумного графа, был недавно схвачен на Восточном тракте. Какие–то дикари, подвизавшиеся служить их королю, утащили его в столицу. Чернокровые. — Окам презрительно сплюнул в жаровню, произнося это слово.
Эдуард стоял как громом поражённый. Грегори жив? Как такое может быть? Почему он ничего не слышал об этом? Почему брат не пытался вытащить его с каторги? А может, он не знал? Нет, он должен был об этом знать. Как же справедливость? Как же поруганная честь семьи? Кто, как не первый наследник, должен был отомстить за неё?
У Грегори и Эдуарда были разные матери, и дети никогда особо не ладили, но это не отменяло кровного родства. На протяжении двух долгих лет, проведённых Эдуардом в застенках Гнезда Олофа, он был уверен, что брат мёртв, что он сгинул на войне. А как иначе, если учесть, что он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь младшему родичу? Во всяком случае, так теперь это видел сам Эдуард.
— Сейчас это не важно, — рассудил Варик. — Если Грегори Колдридж попал в руки королевского сектома, его можно считать мёртвым.
— Духи сказали мне, — тихо ответил Эдуард, захваченный своими мыслями. — Союз, некогда заключённый моим отцом и вашими народами. Мне поведали о нём духи.
Повисло молчание. Наибы племён смотрели на Эдуарда. Одни — с любопытством, другие — с равнодушием, третьи — с недоверием.
— Люд молвит, будто ты — муаз’аммаль, — подал голос потягивающий трубку старик, сидящий прямо напротив Эдуарда. — Так ли это?
Лицо этого человека чем–то неуловимо напоминало Хазара. Резная трубка в тощей руке добавляла сходства. Голову украшал тонкий тюрбан, а подбородок серебрился короткой седой щетиной.