Заглянув в карие глаза старца, Эдуард припомнил одно из своих видений. Залитое кровью знамя Колдриджей, реющее над горящими полями. Было ли это картиной прошлого, или духи показали ему будущее?

— Я не знаю, — честно признался Эдуард.

— Бабкины сказки, — отрезал Окам. — Духи не выигрывают войн. Их выигрывают солдаты. Сколько у тебя воинов, Эдуард Колдридж?

— Полторы тысячи, — ответил за него К’Халим.

— И что вы собираетесь сделать против многотысячной королевской армии? — не унимался молодой наиб.

Подал голос угрюмый здоровяк, сидящий рядом с Вариком. Вопреки просьбе Эдуарда он говорил на пустынном языке. К'Халим шёпотом перевёл сказанное.

— Это Джахид Эль'Гурук, сильный вождь. Он говорит, что в королевстве разлад. Многие восточные землевладельцы недовольны новым управителем, а на обезглавленном севере зреет смута. Основная часть королевской армии отошла к Железным горам, другая защищает великую стену на западе. Если ударить сейчас, можно дойти до самой столицы.

— Нас слишком мало, — возразил Окам. — Мы не можем так рисковать. Пока что глаза короля направлены на запад. Зачем нам привлекать его внимание? Время Небесной Дюжины давно прошло.

— Ты молод, Окам. Ты не знаешь времён, когда земли от Трещины до Матери озёр и рек принадлежали нам, наибам великого ханства. Власть кагана, великого Бах'Руссана, отца Двенадцати, простиралась от Восхода до Петры. От зубцов Карас'Гар до внутренних островов. Ты забыл, что такое честь, что такое гордость…

— Не рассказывайте мне о чести, старики, — на лице Окама появилась гримаса отвращения, — не я нарушил воинскую клятву, когда безумец поднял своё восстание. Это сделали вы.

— Мой отец не был безумцем, — отрезал Эдуард.

— Он обещал нам поддержку ещё одной провинции, — возразил тучный обладатель огромных усов, словно ища оправданий. — Её так и не последовало. Ввязываться в бой с короной было чистым самоубийством.

— Твои люди всегда избегали драки, Хусри–ша’ар, — поддел его молодой наиб из окружения Окама.

За толстяка вступился другой вождь, сказавший что–то не менее обидное на языке пустыни. Слово за слово, в шатре поднялся настоящий гам. Эдуард не понимал, что говорили друг другу наибы, а К’Халим просто–напросто не мог перевести всех их эмоциональных перебранок.

Эдуард почувствовал их присутствие. Незримые спутники обволакивали его, нашёптывая свои холодные слова. К своему удивлению, юноша заметил, что начинает понимать язык кочевников. Отрывистые, незнакомые и чуждые уху слова каким–то образом начинали складываться в понятные образы и значения.

Он услышал, что думали они о нём и о его отце. Шатёр наполнился взаимными упрёками и претензиями. Вспоминая старые обиды, наибы словно пытались больнее ужалить друг друга, доказав превосходство своего племени над соседом. Никто здесь не искал истины. Никто не жаждал справедливости. Окам оказался прав: времена Дюжины канули в вечность. Своя рубаха ближе к телу.

Гнев пришёл не сразу, но, вспыхнув, он мгновенно захлестнул Эдуарда обжигающей волной. Юноша так и не понял, была ли это его ярость, или она пришла извне, со стороны незримых спутников, чей шёпот преследовал его в ночи.

— Довольно, — произнёс Эдуард, но наибы слишком увлеклись словесной баталией, чтобы обратить на него внимание.

Поддавшись душевному порыву, Эдуард с силой ударил ладонями по столу.

— К'хангалтай! [3]

Слово было почти осязаемо. Внезапно на шатёр словно налетел порыв ураганного ветра, раскидавший пологи и потушивший несколько факелов. В повисшей тишине затихало многоголосое эхо, от которого мурашки пробегали по коже.

Эдуард знал, что наибы почувствовали их присутствие. Их прикосновение. Услышали их неистовый шёпот.

— Вы забыли о долге, — произнёс Эдуард, и никто не посмел ему возразить. — И я говорю не о долге перед моим отцом. Я говорю о долге перед ними. Узнав правду, мой отец не побоялся поднять меч на своего собственного короля. Вы знаете правду с самого рождения и живёте так, словно ничего не происходит. Где были бы вы сегодня без них?

Наибы молчали. Слова юноши в чёрных доспехах падали на них, как тяжёлые каменные плиты.

— Завтра в это же время мы вновь соберёмся здесь, — продолжил Эдуард, — и тогда я надеюсь получить ваш ответ, благородные сыны песков. Покажите же мне, что мой отец умер не напрасно.

Закончив речь, Эдуард поднялся, взял шлем и вышел в ночь, оставляя за спиной лишь молчание потрясённых, взволнованных и сбитых с толку людей. Забрезжил рассвет.