– Я жизнь положу ради того, чтобы осчастливить тебя, Айме.

Перед возвышающимся распятием церквушки Кампо Реаль, на коленях, со сложенными руками и склоненной головой, Моника тщетно искала слова для молитвы. Возносились ее скорбные и мятежные мысли:

– Прости, Боже, прости!

К молитве примешивалась горькая пена злости и ревности; черное небо ее внутреннего мира озарялось молниями различных чувств:

– Это не из-за ненависти, это все из-за любви. Виновата моя любовь. Она хуже ненависти!

Она стояла под нефом крохотного храма с толстыми побеленными стенами, где стебли прохладных тропических вьющихся растений цеплялись за неотшлифованные колониальные своды. Рядом с алтарем стояли бархатные скамейки для преклонения колен семьи Д'Отремон. Далее следовали длинные деревянные скамьи для батраков и слуг. В эту минуту в высоких дверях не показывались хозяева и слуги. Сложив руки, хрупкая, одетая в черное женщина в одиночестве молилась и плакала. Подобно тени, Ренато Д'Отремон издали наблюдал за ней.

– Боже, не дай сорваться с моего языка грубости. Дай мне силы промолчать и смиренно опустить голову перед несправедливостью.

Она заплакала, но слезы тут же высохли, соприкоснувшись с горячей кожей. Внезапно она почувствовала, что ее окутывает жар взгляда. Рядом кто-то наблюдал за ней. Она резко обернулась и вздрогнула.

– Ренато! Нет, нет!

Моника хотела скрыться, сбежать, ускользнуть от Ренато. Она не могла выносить его взгляд и слышать упреки. Ей хотелось избежать этой пытки. Тот ринулся в маленький храм, чудом не затоптав при этом садовые клумбы, что окружали Божий Дом, и преградил ей путь:

– Ты убегаешь, словно увидела демона. Почему?

– Я тебя не видела. Я закончила молиться и…

– Не лги! – перебил Ренато. – Прости, если кажусь тебе резким и грубым, но мы друг другу всегда доверяли. Ты мне как сестра, тем более мы вскоре породнимся.

– Братья и сестры бывают только по крови! – возразила Моника, уязвленная упреком Ренато.

– Вижу, сестрой ты не желаешь быть, поэтому и хочу поговорить с тобой.

– Не стоит. Я не стану больше докучать. Скорее всего, завтра я уеду домой в Сен-Пьер и буду ждать там маму с Айме.

– Тебе так плохо в моем доме? Неприятно мое присутствие? Потому что дело точно не в моей матери, которая осыпала тебя знаками внимания, очарованная тобой, а… – и он остановился, сердечно спрашивая: – Моника, что с тобой? Я видел, как ты плакала. Только слепой не увидит, что ты еле сдерживаешь слезы. Вижу, ты переживаешь, но почему? Из-за кого?

С огромным трудом Моника взяла себя в руки. Она проглотила в горле свернувшийся змеей комок слез, сжала кулаки так, что ногти впились в кожу, лицо успокоилось, и чудом она нашла в себе силы, чтобы ответить холодно и вежливо:

– Любезно с твоей стороны беспокоиться о моих слезах. Не придавай этому значения, это всего лишь тоска по покою монастыря, уверяю тебя.

– Но ты так выразилась, что… – отказывался верить Ренато.

– Что не могла никого обидеть, – твердо заверила Моника, стараясь казаться спокойной. – Я лишь спросила у сестры, уверена ли она в своем чувстве. В браке предпочтительней раскаяться на час раньше, чем минуту спустя.

– Действительно, но с чего Айме раскаиваться? Почему ты считаешь, что я недостоин ее?

– Я никогда так не говорила! – горячо опровергла Моника.

– Не обязательно озвучивать то, что и так ясно, – горько посетовал Ренато. – Что-то во мне тебе не нравится. Ты совершенно переменилась, перестала со мной дружить, когда узнала, что я влюблен в нее. Это правда. И проясним наконец: с тех пор, как ты ушла из монастыря, те несколько раз, что мы виделись, ты общалась со мной холодно и с неприязнью, чуть ли не с ненавистью. Почему? Что я сделал? Ведь ничего же, да? Кроме страха, что я не принесу счастья твоей сестре, что еще ты имеешь против меня? Какие ты видишь во мне недостатки? Какие во мне изъяны?

Моника молча посмотрела на него. Оставаясь спокойной и холодной, она чудом скрыла правду, которая пульсировала в висках. С неким подобием улыбки она вежливо ответила:

– Ренато, твои слова – это ребячество. Какие в тебе изъяны? Ты самый богатый человек острова, после губернатора ты второй по важности, если не первый для большей части людей. У тебя есть имя, состояние, молодость и таланты. Разве не к этому стремилась бы любая женщина?

– Ты или нахваливаешь меня, или жестоко насмехаешься. Если у меня все это есть, почему ты настроена против меня?