Каталина де Мольнар заскочила в столовую и принесла для Ренато дымящуюся чашку кофе. Он глотнул и галантно заметил:

– Признаюсь, это лучший кофе, который я пробовал в жизни, донья Каталина. Но вы должны попробовать тот, что мы выращиваем в Кампо Реаль. Это не тщеславие. Представляю, каким будет кофе, приготовленный вашими руками.

– Льстец! За добрым словом дело не станет.

– Это не только хорошие слова, я говорю искренне.

– Я знаю, сынок, знаю, – сердечно согласилась Каталина. Старые часы пробили семь долгих ударов и сеньора де Мольнар возмутилась. – Иисус, уже семь, а мы хотели выехать на рассвете! Пойду посмотрю, что с Моникой.

– Думаю, она уже идет, мама, – прервала Айме; и с явным удивлением воскликнула: – Черт побери!

– Ты сняла облачение, дочка! – Каталина тоже удивилась.

– Я подумала, это более подходящее для поездки, – объяснила Моника сдержанно.

Опустив голову, она вышла в центр столовой. Она одела черное платье с высоким воротником, длинными рукавами, широкая юбка напоминала монашеское одеяние, но изящная шея высилась обнаженной, поддерживая грациозную голову, светлые волосы, заплетенные в две косы, оборачивались вокруг головы, как диадема из старинного золота. В туфлях с каблуком по моде Людовика XV она казалась изящнее, более высокой, гибкой и ловкой.

– Благослови тебя Боже, душа моя! Не представляешь, как обрадовала меня. Кажется, ты пришла в себя, – радостно и взволнованно заявила Каталина.

– Не все ли равно, один наряд или другой, мама? Это все равно не меняет моего решения.

– Ты очень красивая, – вмешался удивленный Ренато. – Тебе очень идет прическа и платье.

– Оно все равно почти монашеское. Думаю, не стоило менять одежду, – язвительно и досадливо высказалась Айме.

– Мое решение остается в силе.

– Не согласен с вами, – возразил Ренато. Ты не похожа на «сестру Монику», и не похожа на красивую и веселую девушку, которая ушла в монастырь в Марселе. Но изменения к лучшему.

– Благодарю тебя за любезность, но не повторяй этого. Твоя невеста справедливо заметила: это почти монашеское облачение. И оно не изменило моих мыслей и чувств. Я страстно желаю принять постриг, всегда смотри на меня как на послушницу, которой не по душе слушать лесть.

– Прости, я не хотел тебе льстить, я был искренним, – извинился Ренато, немного смущенный поведением Моники. – Понимаю свою оплошность. Ладно, мы ждали только тебя, карета готова, и если у вас нет больше дел…

– В путь, сынок, в путь, – распорядилась Каталина. – Познакомимся, наконец, с твоим Кампо Реаль.

Широкая и удобная, прекрасно подготовленная для путешественников закрытая карета приняла Каталину и Монику. Айме задержалась у дверей старинного дома, словно на нее подул морской ветер, насыщенный селитрой и йодом, и это невыносимо взволновало ее. Виднелся широкий голубой океан, блиставший сапфиром. Она вздрогнула, словно ощутив присутствие Хуана-пирата. Так она мысленно прозвала его, когда тот уходил, пообещав ей богатство.

– Ты не поднимешься? – торопил Ренато.

– О, да! Конечно. Я смотрела на море. Сегодня оно очень неспокойное.

– А когда оно спокойное на нашем берегу?

– Разумеется, никогда. Из Кампо Реаль не видно моря, не так ли?

– Нет. Из дома не видно, потому что его скрывают горы. Но оно рядом. Надо спуститься по ущелью, где заканчивается наша долина, потому что центральная и первоначальная часть имения Кампо Реаль – это долина между высокими горами, некий мир, отгороженный от всех. Поэтому его и называют раем. Он защищен от ураганов и сильных ветров, его пересекают сотни ручьев, спускающихся с гор. Поэтому земля плодородная. Сколько цветов, какие восхитительные фрукты! Короче, больше не буду говорить о Кампо Реаль, поскольку вы увидите все сами.

– Но оттуда не видно моря, – жалобно вздохнула Айме.

– Зато виднеется зеленое море тростника, сладкого, а не горького, и не опасного, как море. Разве это не предпочтительней?

– Понимаешь, иногда море прекрасно своей дьявольской силой, жестокостью, и своей солью. Ты никогда не пресыщался медом, Ренато?

– Признаюсь, нет. Я неисправимый сладкоежка. Пожалуй, пойдем, потому что Каталина уже теряет терпение, Моника заставила долго ждать.

– Моника, Моника – это тихий ужас, когда она без облачения. Ты находишь ее прекрасной, а мне она кажется смешной. Не пойму, зачем она покинула монастырь.

– Твоя мама объяснила, что с ее здоровьем не все ладно, но в Кампо Реаль она поправится. Я уверен.

– Айме! – позвал из кареты голос Каталины.

– Пойдем, мы и так злоупотребляем терпением и добротой твоей мамы, – сказал Ренато. Затем он крикнул слуге: – Бернардо, мою лошадь.

Он отошел от Айме, не отрывающую неспокойного взгляда от моря, при этом маска притворства исчезла. Она не надеялась там что-то разглядеть, ведь белый парус корабля, о котором она мечтает, теперь далеко. К горлу подкатил печальный комок, но тут Ренато Д'Отремон вновь предстал перед ней, и печаль сменилась улыбкой: