– Ты видал, до середины хлопцы залазят без особого труда, а дальше - ни в какую, - говорил он, - столб намазан толи салом, толи парафином.

– А если руки и ногы ниже колен намазать мёдом?
– предложил Андрей.

– Не-е, - отрицательно покачал головой Савелий, - понимаешь, шо получится, руки, та и ногы тоже, с самого начала будут липнуть к столбу, и шоб оторвать их и подтянуться, нужно большое усилие. С самого начала сил много растеряешь, а ведь впереди самое трудное - другая половина столба, вот где силёнка и сноровка потребуется.

– Может пылью натереть?

– Нет, - снова не согласился брат и предложил, - хорошо бы смолой, та где её взять, разве что, канифолью попробовать. Я приметил, в конце ряда мастер лудильщик сидит, вот у него и купим.
– Пошли, - не обращая внимания на похвалу, сказал Савелий.

– Шо, прямо сщас?

– А чего тянуть, дожидаться пока удалец найдётся и твои сапоги сорвёт.

Уже у самого столба Савелий отдавал последние распоряжения:

– Самое главное, не суетись и силы расходуй экономно. Береги канифоль, шо между ногами натёрта, то на самый трудный участок. Ладно, с Богом!
– Савелий подтолкнул легонько брата в плечо.
– Давай!
– И обращаясь к прыщавому парню, что в нерешительности топтался возле столба.
– Ну-ка, паря, чуток в сторонку отодвинься. Наша очередь подошла судьбу пытать.

Апанас ожидал прихода сыновей всё так же, откинувшись на колесо можары. Заслышав их приближающиеся возбуждённые голоса, он приоткрыл глаза и какая-то приятная истома пробежала по его расслабленному телу. Он даже слегка подался туловищем вперёд. Через плечо старшего сына висели новенькие хромовые сапоги. Сыновья подошли.

– Вот, батя, - протягивая сапоги отцу, сказал Андрей, светясь лицом, как начищенный пятак, - поглянь. Со столба снял.

Апанас по-хозяйски принялся рассматривать сыновью добычу. Прежде всего он оглядел тонкий хром голенищ, щелчками опробовал начищенные до зеркального блеска головки, долго, под снисходительными взглядами сыновей пробовал отделить внутреннюю красную сафьяновую подклейку и только потом, сощурившись, принялся рассматривать подошвы. Неожиданно заскорузлым ногтём большого пальца он провёл по чёрной краске подошвы сапога и тут же принялся им же расширять получившуюся царапину. Сыновья, теперь уже переглядываясь, откровенно посмеивались, благо, что отец настолько увлечённо был занят своим делом, что ему было не до них. Неожиданно ноготь его замер, он нахмурился, стал более тщательно расковыривать царапину и, наконец, помогая указательным пальцем, не без труда оторвал от подошвы тонкую полосу бумаги.

– Поди, выкинь, - протянул он сапоги Андрею.
– Умный не подберёт, а дурак через полдня сам выкинет!

– Морду пойти ему набить, што ли?
– обиженным голосом выдавил Андрей.

– Кому-у?
– язвительно протянул отец.

– Та приказчику этому?

– Тебе оно надо? Он при чём? Хотя, конечно, одна шайка-лейка. Потому сразу иди купцу морду бить, а он тебя - в каталажку. И чего добьёшься? То-то!
– отец иронически посмотрел на сына.
– Ото бери цыбарку и топай в овражек, обмойся. Та будем потихоньку сбираться, завтра мужики сговариваются до дому с утречка йихать.

Небольшой овражек, куда мужики бегали за водой в верстах полторы от крайнего ярмарочного ряда. В небольшой родниковой запруде на дне оврага вода набиралась быстро, другое дело, что постоянно была мутной, не успевала отстаиваться, и потому надо было ей дать какое-то время постоять в ведре, чтобы она стала чистой...

... Так часто бывает. Наступает определённый момент и происходит в твоей жизни какое-то событие, о котором ты вчера, да что там вчера, считанные минуты назад даже не помышлял, не подозревал, а принимать решение надо моментально. Сейчас. Незамедлительно. В одно мгновение ты должен его принять, потому что счёт идёт на секунды? И ты неосознанно делаешь шаг вперёд, не задумываясь о том, что он может стать роковым в твоей судьбе, а может коренным образом изменить всю твою жизнь. Это есть ничто иное, как Его Величество Господин СЛУЧАЙ. Сколько людей прошли и проходят мимо своего СЛУЧАЯ, чтобы потом по прошествии многих лет с сожалением вспоминать об упущенной возможности. Ничего не поделаешь, так устроена наша жизнь, живёшь и не знаешь, где потеряешь, где найдёшь...

... Братья неторопливо шли к оврагу. До него оставались считанные сажени, когда позади послышались лошадиные ржания, их внутриутробный храп и громкие, испуганные крики людей. Они повернулись почти одновременно.

Всякий раз, когда Савелий вспоминает произошедшее с ним, ему становится не по себе, ведь всё могло случиться иначе и вполне объяснимое чувство страха всякий раз охватывает его, но это сейчас, а тогда...

Он оборачивается и видит, как прямо на них мчится линейка, запряженная двумя обезумевшими лошадьми. Ещё мгновение и кони накроют их с братом, а сама линейка сорвётся в овраг. С неё уже спрыгивают люди, спрыгивают и падают, и катятся по земле. Время на раздумье не было. Савелий отталкивает брата в сторону, он даже слышит, грохот пустого ведро, выпавшего из его руки, сам же бросается к кореннику, в прыжке забрасывает левую ногу за гривастую шею, а обеими руками хватает лошадиные уши. Прямо перед глазами оскаленная лошадиная пасть, с крупными, жёлтыми с прозеленью от недавно поедаемой травы зубами, горячее дыхание вырывающееся из неё и клочья зеленоватой пены, хлопьями разлетающимися в разные стороны. Резким движение он отворачивает лошадиную голову от лица, таким резким, что в шее у коня что-то хрустит, этот хруст он тоже отчётливо слышит, но зато теперь перед ним расширенный в бешенстве зрак, налитый кровью и враз обострившимся зрением Савелий тут же уловил, что этот, ещё миг назад, страшный зрак начинает тускнеть, шея коня всё ниже и ниже клонится вниз, так быстро, что ещё мгновение и спиной он коснётся земли и тогда всё, верная смерть. Что есть силы он ногой упирается в шею коня, упруго отталкивается от неё и летит в сторону. В коротком полёте Савелий успевает увидеть, как коренник падает на колени и тут же заваливается на упавшую пристяжную, посторомки обрываются, ломая ноги, он кубарем летит с диким не лошадиным воем в овраг, а сама линейка, описывая крутую дугу, теряет устойчивость и переворачивается, а с неё, в самый последний момент успевает спрыгнуть седобородый человек в чёрном сюртуке и в высоких лакированных сапогах. И ещё долго-долго будет крутиться заднее колесо линейки, а потом, остановившись, замрёт, сделает несколько оборотов назад и, даже, казалось бы, успокоившись, примется, как маятник, какое-то время коротко раскручиваться вперед-назад.

Так уж случилось, что они лежали какое-то время рядом, голова к голове, на степной, наезженной телегами дороге, которая делает поворот почти у кромки оврага и ведёт к мосту, располагающемуся совсем неподалёку от этого страшного места. Они почти одновременно привстают и неотрывно смотрят друг на друга. К ним уже подбегают люди, вот на своих плечах Савелий чувствует прикосновение рук брата, тот что-то кричит ему в ухо, но он пока ещё ничего не понимает.

Седобородый криво улыбается:

– Цел?
– спрашивает он надтреснутым голосом.

– Вроде бы, - улыбается в ответ Савелий.

– Я твой должник, - говорит седобородый.
– Почитай, на белый свет заново народился. Проси всего, чего хочешь.

– Так уж и всего?
– пробует отшутиться Савелий.

Седобородый подрагивающими, окровавленными руками, пробует расстегнуть верхнюю пуговицу сюртука, перепачканного в пыли и зелени травы, с треснувшей по шву сшивкой плеча с рукавом, из под которого просматривается белая подкладка, Наконец, из бокового, внутреннего кармана, с трудом достаёт пухлый бумажник, набитый ассигнациями, сложенными пополам.