Шрифт:
За этим всем землетрясение, всколыхнувшее Эфар, слегка подзабылось, хотя кому надо — те прекрасно помнили, что и почему. И не забывали даже, не положено было. А вот Яр очень удивился, когда пришел серьезный-серьезный Амарис, кивнул: мол, идем, отец ждет, а с Ниилиль этна Кетта посидит, на кухню сводит, как раз обещала поучить готовить. Но будто этого было мало. Еще больше Яр озадачился, когда пошли не в кабинет нехо.
Амарис привел его в огромный зал, в котором Яр за два года в Эфар-танне был один раз, пробегая мимо вместе с наследником, когда знакомился с замком. Увидел мельком натертые паркетные полы, но не заинтересовался, не до того было. А сейчас высоченные стрельчатые двери были распахнуты настежь, а в зале — полно народу. Кое-кого он уже видел, в замок постоянно прибывали эмиссары нехо, его родичи, ближние и дальние, кто-то тут же уезжал по поручениям, кто-то оставался подольше. Запомнить всех было нереально, да и Яр был сосредоточен больше на Ниилиль, Кэлхо и занятиях в школе. Вот и смотрел теперь широко раскрытыми глазами на этих неуловимо похожих нэх, точнее, нехо и нейх — здесь, судя по регалиям и знакам на одеждах, собрались сплошь главы семей.
Сам нехо Аилис стоял в центре, на несколько шагов впереди остальных. В праздничной одежде, с вплетенными в волосы лентами — Яру остро захотелось пригладить свою встрепанную голову. Он ведь даже не переоделся. Амарис, зараза, хоть бы намекнул!
Сыну нехо кивнул, и Амарис шмыгнул куда-то в толпу, тут же в ней затерявшись. А Яра взял за руку, повел вперед. Собравшиеся расступались, и вскоре выстроились плотным кольцом, оставив их двоих в центре.
— Я не могу назвать сегодняшний день радостным, — начал нехо, когда шорох шагов стих. — Кровь, сколь бы далека она ни была, одна — и я скорблю о погибших анн-Теалья.
Аэньяр познал на себе то самое горское «захолонуло сердце». Где-то внутри натянулась тонюсенькая струнка — и лопнула с печальным звоном, означая разрыв связи с теми, что отказались от родства с ним на словах, но все равно оставались родичами по крови.
Что сказать, он не знал. Получалось, что он — единственный прямой кровный наследник анн-Теалья? И что случилось с нехо Риваем, нейхой Фаридой и их сыном? Что вообще могло произойти в спокойном Эфаре?
— Вины Эфара в их гибели нет, — будто отвечая ему, продолжил нехо. — Мы предупреждали их. Мы говорили, что люди сейчас могут быть опасны. Они решили делать по-своему… Пусть так. Но земли их остались. Остались обязательства перед живущими на этой земле. И я знаю лишь одного, кто сможет принять эту ношу достойно.
Он взглянул на Яра.
— Нехо Аэньяр Солнечный анн-Теалья Эона.
Яр даже моргать перестал, замер, словно громом пораженный. Он — нехо? Это даже в голове не укладывалось! И он нашел, выловил-таки в перебаламученном вестями сознании одно-единственное возражение:
— Но я же не могу, я же Хранитель…
— Первый Теалья тоже был Хранителем, — мягко заметил Аилис. — И многие первые нехо, и даже Экор… Ты хочешь сказать что-то еще?
— Мне всего шестнадцать, как я смогу справиться? — но, уже договаривая вопрос, знал ответ по усмешкам многих нехо, стоящих вокруг. Его не оставят без помощи. Он теперь часть рода анн-Теалья анн-Эфар. А обособливаться, отгораживаться так, как это делал его дед, он не собирался ни в коем случае.
— Эфар не оставит своих детей, — подтвердил нехо. — Ты будешь учиться, это так. Но вопрос в другом. Готов ли ты принять такую ответственность?
Яр прислушался к себе, к памяти и силе, в которой смешалось прошлое с его легендарными героями, настоящее, с героями пока еще безвестными, и неопределенное будущее, которое ему предстояло выбрать прямо сейчас. Поднял голову и обвел взглядом все лица, что видел.
— Я — Хранитель.
Это и был ответ. И во встречных взглядах читалось теплое одобрение.
Ответ не изменился за прошедшие два года. Простой и ясный, он вел и сейчас, когда Яру стукнуло восемнадцать, и он стал полноправным нэх. И не просто нэх — защитником своей земли.
Мотор роллера мурлыкал в такт дыханию Кречета, не мешая размышлять. Уткнувшись лбом ему в плечо, Яр думал о том, что осталось позади: о замке анн-Теалья, в котором он не раз бывал, и один, и вместе с Ниилиль, вычищавшей застоявшуюся воду. О Кэлхо, которая обняла напоследок, суровая и гордая, но — он знал это — в глубине души таящая любовь и беспокойство.
Он знал, что обязательно вернется: этой осенью у них свадьба. Вспомнил, как горели уши, да и все лицо, когда вместе со сватами — Кречетом и Амарисом — явился в ата-ана Аимэль к родителям Кэлхо. Эти два раздолбая, что старший, что младший, тако-о-ое про него спели, что, будь огненным — полыхнул бы и угольками рассыпался. Но как-то сумел удержаться, не уронить чести рода. И Кэлхо смеялась взахлеб, звонко, до слез. И обнимала его потом крепко-крепко, когда можно стало.
Вспоминал, какой красивой она была в девичьем венце, да не простом — не поскупились ее родители, и венец тот был, словно корона из серебра и драгоценных огнистых опалов, таких же, как в кольце, вырезанных в виде крохотных колокольчиков «снежного поцелуя». Богатый род Аимэль, и его имя так и переводилось с горского — «снежный поцелуй». С гор Яр тогда спустился, как на крыльях слетел — венец этот красовался на его кудрях.
Интересно, думал ли Аэно, что когда-нибудь потомок его породнится с потомками той горянки, которой он помог?
Мечтания и воспоминания грубо оборвали тычком локтя, Яр от неожиданности охнул и чуть руки не разжал. Кречет придержал, не дал слететь с седла роллера, заворчал недовольно.
— Подъезжаем уже, ты уснул там, что ли? — поинтересовался через плечо.
— Задумался. Белый нас встречать будет, ты говорил? — Яр фыркнул и потер бок.
— Будет, — Кречет усмехнулся.