Сведенья с запада поступали невеселые. Просиживая в лекарском центре, Яр был отрезан от всех событий, но новости ему приносили исправно. Иногда ему казалось, что лекари таким манером просто отвлекают, не дают каждый день выкладываться на полную. Он злился, но все равно брал газеты, брал листы докладов, исписанные убористым почерком, и вчитывался, пытаясь понять, что же происходит.

А происходило то, что в закрытую зону, узнав о том, что основная опасность уничтожена, хлынули искатели легкой наживы. Кто-то проболтался об алмазном сердце Ворчуна, и потянулись за выжженную полосу одиночки и целые группы «собирателей». И не все они были людьми, хватало и нэх, прекрасно осознававших ценность напоенного Землей и Огнем алмаза. Патрули вылавливали их, разворачивали обратно — но далеко не всех.

И ладно желающие разжиться на осколках драгоценного камня. В конце концов, их можно было понять, как и горячие головы, ринувшиеся в полный неизведанного край. Ведь не только останки Ворчуна представляли интерес: все перекроенные им земли были абсолютно новыми, со своими зверями и растениями, с рельефом, не имеющим ничего общего с первоначальным! И кто знает, что там можно было найти и на какую опасность нарваться. Те же изуродованные нэх никуда не делись, только еще больше озлобились, кто выжил после смерти удэши.

Хуже всего было то, что туда снова выдвинулись отряды людей, ищущих места для своих баз. Пербаламученная, напоенная всеми Стихиями разом земля могла надежно скрыть что угодно даже от совместных патрулей воздушников и огневиков. И это уже требовало решительных действий.

Нашлись уже и среди нэх те, кто предлагал отдать эту землю людям — и отгородиться от них поднятыми земляными стенами и заставами, мол, если так хотят — пусть выживают без нас, как сумеют. Но большинство понимало, что это не выход. Это обесценит все жертвы и весь труд тех, кто сражался с Ворчуном, да и отдавать людям богатейший на рудные запасы, а теперь еще и амулетные камни край? Жирно будет!

С последним Яр был согласен: слишком жирно, особенно амулеты. Потому что эти самые амулеты люди могли так извратить… Так приспособить… Близкое знакомство с одной из этих «приспособ» стоило ему седой пряди.

Наглость людей не знала границ. И ведь сумели выяснить, в какой палате лекарни лежат герои битвы с Ворчуном, вычислили окно! Среди ночи Яра подкинуло звоном разбитого стекла, скатившись с койки, он с ужасом увидел продолговатый снаряд, завязший в вихревом потоке, которым был окутан Кречет, буквально в ите от его тела. Подскочивший вместе с ним Эллаэ осторожно перехватил воздушными путами это нечто. Закрыл щитами, тоже заподозрив недоброе, потянул… И вот тут-то Яр и поседел, когда безобидная на первый взгляд штуковина взорвалась с яркой вспышкой, осыпавшись внутрь щитов парой гостей зазубреных осколков.

Такого Кречет бы уже не пережил, никакие целители не помогли бы. Да в палате вообще бы хорошо если Эллаэ жив остался!

К окну подходить не рискнули — убийцы могли ждать там, выстрелить в того, кто высунется посмотреть, откуда прилетел смертельный «подарок». Зашевелившаяся от грохота и вспышки охрана лекарни позже прочесала окрестности, но, естественно, никого не нашла.

На окна в итоге установили защиту — что, опять же, потребовало дополнительных амулетов. И Яр только крепче утвердился в мысли: нет, западные земли нужно осваивать по-новой. Нельзя пускать туда людей.

***

Белый всегда думал, что знает свое жилье так хорошо, что и с закрытыми глазами сумеет в нем сориентироваться. Что ж, сейчас глаза у него были широко распахнуты, но все равно перед ними стояла темная пелена, изредка позволявшая рассмотреть только слабенькое свечение огня — или силуэт Керса. И то, больше на чутье, чем именно видя. Он и других удэши «видел» примерно так же, только еще слабее. Нэх вообще были смутными, едва различимыми тенями. А все остальное — пустота, в которой неожиданно оказалось почти невозможно ориентироваться, полагаясь только на осязание и слух.

Первые дни Белый списывал неловкость на дорогу, на неуютный салон «Дрейка», на незнакомую палату лекарского центра. Но когда оказался дома — и даже в своей комнате толком развернуться не смог, сразу набив очередной синяк о край кровати… Пришлось накрепко прикусить язык, чтоб не разразиться потоком брани на все и сразу: на собственную неловкость, на увечье, на потянувшегося к нему Керса. Белый прекрасно понимал, что вины удэши во всем случившимся с ним нет. Точнее, она есть — но он виноват ровно в той же степени, что и сам Белый. Керс не мог предположить, что молнии ослепят его пару, а от жара небесного огня защитил надежно — на Белом не было ни единого ожога после боя.

Зато сейчас он, наверное, может поспорить пятнистостью с лесным оленем: синяки чувствовались везде, даже там, где их поставить было почти невозможно.

— Белый… — тихо протянул Керс, мягко касаясь его плеча ладонью, но так и не сказал больше ничего.

А огневик замер, прислушиваясь к себе. Не видеть было безумно странно и страшно. Но за прошедшее время обострился слух и кожа стала удивительно чувствительной, поэтому все синяки и шишки, которые он набивал, так раздражали. От Керса исходил привычный жар, но сейчас он казался даже сильнее, чем раньше. Белый стоял, впитывая его, впервые сознательно отгородившись от навязчивого желания увидеть хоть что-то, закрыв глаза.