Глупая детская считалочка. Голос Ниилиль звенел, пальцы перебирали пряди, аккуратно перекрещивая их, свивая сложную косу. Она потянулась к плошке, в которой плавали срезанные цветы, подхватила почти невесомый венчик на тонком стебельке, дохнула на него, напитывая, чтобы не увял, и вплела между прядей.

Легкие, золотистые, с медными искрами на солнечном свету — почти все. Две широкие серебряные полосы на висках ни цветами, ничем не маскировались. Стихии отметили Эону, как когда-то отмечали Аватаров. Тогда, в лекарском центре, когда очнулся, громы и молнии метали все пятеро удэши, прибежавший Янтор в том числе. Яр только усмехался, глядя на молча сидящего рядом Кречета. Он смог, сделал — то, что должно. Так же, как несколько дней спустя очистил глаза Белого от мутной пленки, затягивавшей их.

Как же странно вывернулась его судьба, его жизнь! Уезжая из Тисата, он думал, что поступает наперекор должному — а на деле? Он ехал в Эфар, чтобы обрести себя, свою судьбу — и вот, теперь она была полностью в его руках.

Полноправный нехо немного нервно провернул на пальце кольцо-печатку с золотой рыбой-льех на темном сапфире.

Полноправный Хранитель чуял, что на его земле все хорошо.

Полноправного лекаря сегодня должны были прийти поздравить в том числе и исцеленные им.

Ну а мужем… Полноправным мужем, которому позволено поцеловать жену, не опасаясь нарушить строгие горские законы и устои, он станет уже совсем скоро.

— Лиль, а вы с Янтором? — спросил, поглядывая краем глаза на сестренку, внимательно выбирающую очередной цветок.

— Еще немножко, — мотнула аккуратно причесанной головкой та. — Янтор обещает, что ждать недолго, мне совсем чуть-чуть сил набрать надо. Не вертись, Яр, а то собьется все! Опоздаешь!

— Что ты, я верю, ты не дашь мне опозориться на собственной свадьбе, — рассмеялся он, замирая и позволяя ей продолжить.

Пятиглавая корона Янтора уже разгоралась теплым, медовым отблеском заката. Значит, пора. Там, внизу, уже ждут отец и Кая, которую он не называл иначе как «мама». Там все, кто стал ему бесконечно дорог за прошедшие пять лет. Наверное, замковый двор уже полон, и даже дорога до Иннуата заполнена людьми, которые ждут. Его, их с Кэлхо. Местные и приезжие, из Ташертиса и Аматана, из Ривеньяры и из Иннуата. Они все собрались здесь… ради него?

Яру отчаянно захотелось потрясти головой, но он сдержался. Ниилиль опять напевала считалочку, по кругу, начиная с начала, а ветер задорно стучался в окно: ну где вы там, как там? Скоро?

— Скоро, скоро, — шепнул он, зная, что Янтор услышит.

Грудь распирало такой смесью чувств, что аж слезы на глаза навернулись.

— Ну, вот, все готово. Како-о-ой ты, Яри! — Ниилиль прижала ладошки к щекам, глядя на него сияющими, изменчивыми глазами — такими же, как у него.

— Идем, сестренка.

Он поправил праздничную уну в родовых знаках Солнечных и анн-Теалья, выпрямил спину и вышел следом за поскакавшей едва не вприпрыжку Ниилиль. Теплые стены замка провожали его явственно ощутимым взглядом. Поколение за поколением вкладывали сюда силу, тепло — и теперь оно щедро изливалось на нуждавшегося в нем. Яр провел рукой по краю древнего гобелена, возможно, того самого, что когда-то касался Аэнья.

— Спасибо, Эфар, — шепнул едва слышно и поспешил за Ниилиль, уже успевшей добежать до дверей и нетерпеливо обернувшейся, поджидая его.

Когда в Эфар приехали Трой и Кая, они не стали протестовать, узнав, что свадьба будет совсем не в ташертисских традициях.

— Ты берешь в жены горскую девушку, и жить тебе здесь, все верно, Яри, — сказал отец.

Сейчас, посреди обережного круга костров и белых чаш с ключевой водой, стояли двое: Трой и Танэу — отец Кэлхо. И за их спинами выстроились все родичи, кто только приехал в этот день. Братья Кэлхо, ее матушка, Кая, Рисс и Койя, Ниилиль и Кречет. Все.

Янтор, поймавший Яра у дверей, взял его за плечи, оглядел внимательно и вдруг прижал к груди на несколько мгновений, передавая толику сил и уверенности.

— Они тобой гордились бы, Эона.

Яр не переспросил, кто — понял и так.

Янтор повел его туда, где в кругу подруг стояла Кэлхо, его бесконечно любимая и самая прекрасная в мире Кэлхо, его счастье*, ставшее возможным не иначе как чудом, которыми славится Эфар. Яр протянул ей руку, сжал прохладные от волнения пальцы, улыбнувшись: его кольцо невеста так и не сняла.

— Идем?

— Идем, — она запламенела щеками, кивнула, и люди расступились, бросая им под ноги ветки стланика.

«Пусть эти иглы будут единственными шипами на вашем жизненном пути», — гласила традиция. И Яр намеревался сделать все, что в его силах, и даже то, что будет сверх них, чтоб так оно и было. Потому что уже довольно впилось в ладони острых осколков, рассекая их в кровь. Возможно даже слишком много — но он так не считал. Он просто делал, что должно, лишь теперь понимая, что для него значат эти слова, какой в них лишь ему одному данный смысл.