— Идем! Ну же!

И — утянул-таки.

— Айэ, Янтор, — тихо сказал Амарис, очутившись рядом с удэши. До одури похожим на человека, с аппетитом жующим мясо, от чего и не поймешь — то ли спокойней, то ли еще страшнее.

Удэши пришлось поторопиться, чтобы прожевать откушенное — никуда не денешься, даже ему не под силу было внятно говорить с полным ртом обжигающе-острого, сочного мяса.

— Айэ, сын славного рода, — усмехнулся он. — Эона, принеси-ка нам квасу, в горле жжет — спасу нет, хоть на гору беги, снег жевать.

— Сейчас! — тот умчался к столам, оставив Амариса стоять, мучительно краснея и не зная, что еще сказать и куда деть руки. Не рукоять же ножа сжимать, это как-то… Некрасиво. В данной-то ситуации.

— Хорошо плясал, Амарис, — меж тем сказал Янтор, сгреб с жаровни, рядом с которой стоял, деревянную палочку с поджаристым куском мяса, почти силком всунул в руку подростка. — Подкрепись теперь. Раздели со мной пищу, сын людей.

— Дайомэ, — только и смог сказать тот, на большее не хватило.

К тому моменту, когда вернулся Яр с кувшином и стаканами, Амариса можно уже было смело сажать в ближайший тихий уголок и отпаивать бальзамом — состояние было, что надо. Не каждый день будущему нехо сам Янтор дружбу предлагает.

— Ага, — только и сказал Яр, снимая с пояса маленькую, на десяток глотков, фляжку — ее ему подарил Айлэно после того выплеска, чтоб, если что, мог немного поддержать силы, дождаться помощи. И друга принялся поить из своих рук — не был уверен, что тот не уронит.

— Ты вот чего ему такого наговорил, Янтор?!

Удэши только посмеивался, Амарис послушно глотал, уже даже не удивляясь такому панибратскому обращению с могучим духом. Он сегодня бы уже ничему не удивился.

— Вот вы где, — вынырнул к ним из толпы, собравшейся вокруг столов, нехо. — Идемте, вот-вот костер зажигать. Айэ, Янтор.

Последнее он сказал, бросив на него один-единственный внимательный взгляд. Раз поняв, кто перед ним, Аилис уже не мог обознаться.

— Айэ, нехо Аилис, — кивнул тот, выказывая подобающее владетелю майората уважение. — Идемте, пляска сегодня будет знатная.

И снова улыбнулся так, что поневоле становилось ясно: что-то он знает, неподвластное обычному человеческому пониманию.

Немного отошедший после бальзама Амарис вцепился в рукав Яра, тряхнул:

— Эона?

— Я тебе завтра расскажу, честное слово! Пойдем, начинают!

Потому что разложили уже шкуру для танцоров, уже взялся за кремни нехо Аилис, высек первые искры, полыхнул костер — высоко, ярко! Промелькнул под звон онни Кречет под руку с одной из сестренок — Яр не рассмотрел, Айкой или Тиной, проскочил Динк со второй. Зато высмотрел в толпе свою Кэлхо, на секунду оробел и почувствовал легкий толчок ветра в спину. И подошел, протянул руку.

— Я уж думала, ты не придешь, а танцевать хочется! — звонко рассмеялась та. — Пошли!

И закружила, завертела пляска, рассыпались хороводы на пары, снова ложились на плечи чужие — но словно родные — руки, увлекая в общий танец. И собирали, впитывали людское тепло огневики, чтобы в костровом круге отдать, выплеснуть в землю, в небо, в людей.

Когда прогорел костер, Яр замер вместе со всеми, сжимая ладонь Кэлхо и жадно глядя, как пересмеиваются кошаки, скидывая верхнюю одежду, как сосредоточенно стягивает сапоги Кречет. Айлэно сегодня не собирался выходить на угли, наплясался в других местах, отдал эту честь ученикам. И те не подвели: стоило им ступить на костровище, как сила вокруг так и хлынула. Шагнул вперед Динк, шагнул Кречет, шмыгнули сестренки…

И Яр открыл рот, не понимая: а где крылья Кречета? Почему вместо этого у него полоска огненной шерсти вдоль хребта дыбом становится, а пляска, сначала шедшая мирно, вдруг полыхнула, да так, что глядеть больно? Почему Динк с Кречетом друг вокруг друга кружатся, оттеснив сестренок к краям костровища?

Народ замер, тоже понимая: что-то особенное происходит в кругу. И в этот момент все звуки перекрыло:

— Арай, арай! — словно сигнал для танцоров.

Яр и не оглядываясь мог сказать, кто его подал. Кто первым начал отбивать ритм громкими хлопками ладоней, тут же подхваченный сотнями рук и голосов:

— Арай! Арай! Айэ!

И как подхлестнуло: бросились друг к другу, сцепились, что два кошака, только искры во все стороны. Но все-таки именно в танце, не в бою, когти на руках хоть и вспыхнули, но ни разу не коснулись ни кожи, ни даже рукава. И сестренки вокруг замельтешили, то одного поддерживая, то другого, глазки строя.

Чего никто не ждал, так это того, что Кречет начнет теснить Динка. Тот и сам, кажется, растерялся, а потом начал потихоньку поддаваться, уже под чужую пляску перестраиваясь. И последние угли бил именно Кречет, гордо вскидывая голову, радуясь победе.