— Руками держи, балда! И стой смирно, сейчас помогу, — велел он, опускаясь на колени рядом, принялся сам подворачивать штанины.

Эллаэ злилась, пыхтела, но стояла. И лучше бы стояла и дальше, потому что когда попробовала идти, оказалось — это не так-то просто. Из башни на парапет стены она выбрела, держась за стеночку, а теперь заплетались ноги, и все было не так, неправильно! Хотела шагать привычно широко — но с первого же шага повело в сторону, да так, что едва не навернулась носом в зубец, а то и мимо. Хорошо Кречет поймал и, хмыкнув, без лишних слов подхватил на руки, поплотнее закутав курткой от посторонних взглядов.

— Посидишь в комнате, — велел он, осторожно, боком, спускаясь со стены во двор, нашаривая ногой ступеньки. — А я Кэлхо поищу… и Керса, пожалуй.

— Не надо Керса!

И кто бы ей сказал, почему? Ведь логично было бы поговорить с тем, кто привык к смене облика и сути, кто может посоветовать что-то дельное. Но Эллаэ сейчас была немного… люди сказали бы «не в себе», а удэши — «ветра растрепала».

— Хорошо, хорошо, как скажешь, — мирно кивнул Кречет.

Он вообще был странно мирный, без этого затаенного желания ударить, прикоснуться, но не так, как касался сейчас. Сейчас нес бережно, осторожно, будто сестру младшую. И относился, кажется, так же, заставляя обиженно надуться.

Ничего, это еще посмотрим! Теперь-то ничего не помешает ветрам раздувать мирно мурлычущее пламя!

Эллаэ-девушку младшей воспринял не только Кречет. Это ее обескуражило: даже девушки-«всадницы» отнеслись к ней совсем иначе, чем относились, когда была парнем. Тут же взяли в оборот, не дав толком опомниться, под предводительством Кэлхо нашли одежду по размеру, расчесали, заплели… В горских одежках она себя в зеркале не узнавала. И Кречета не узнавала. И вообще уже ничего не понимала, но смирилась с этим, смутно понимая, что вот как раз поэтому и не хотелось превращаться. Только возвращать все назад хотелось еще меньше, и она принялась учиться жить во внезапно ставшем непонятным и абсолютно новым мире.

Новым было все, вплоть до вкуса привычной пищи. А особенно — ставший вдруг очень серьезным Керс, все-таки прорвавшийся к ней, отослав и Кречета, и Белого.

— Если уж ты решилась, придется кое-чему научить.

И учил — добросовестно, строго, вдалбливая в ее голову те чуждые людям и нэх правила и законы, до которых Эллаэ раньше не было дела. К концу поездки в Эфар голова пухла так, что собственное имя чужим казалось. «Беспечная»? Ха, это было про какую-то другую удэши, у нее же, кажется, права на беспечность не было. Или было?

Только почему, когда уезжали, Эона смотрел так задумчиво и посоветовал делать, что должно? И что должно было делать удэши?

— Да собой будь, дуреха! — расхохотался Кречет — и, сжав руль роллера, полетел вслед за Белым. И Эллаэ понеслась следом, ловя единственно неизменный ветер в лицо.

***

Это было легко и до жути сложно одновременно, принять Эллаэ… такой. Такой милой, беззащитно-трогательной, неуклюжей, как резко вымахавшая за лето девчонка-подросток. Те тоже так в руках-ногах путались, не понимая, что с собой делать, спотыкаясь и цепляя локтями все дверные ручки и косяки-углы на пути. Кречет много таких повидал, младшеньких, тянущихся к нему и воспитателям в попытке понять, что происходит. Он умел говорить с ними, умел успокаивать, объяснять, что это временно и скоро они привыкнут.

С Эллаэ это тоже сработало, она быстро освоилась и стала поуверенней. Осталась угловатой, конечно… Кречет искренне не понимал, как в ней сочетается эта угловатость и весьма… выдающиеся формы, особенно пониже пояса. И нереальная для человека сила: он в первый раз рот открыл, когда миниатюрная, ниже него, девчушка легко принялась ворочать тяжеленный роллер, будто по-прежнему была худощавым, но жилистым мужиком.

Нет. Кречет старательно вымел из головы все воспоминания о том Эллаэ. Это был какой-то другой удэши, которому хотелось вцепиться в горло за его влюбленно-тоскливые взгляды. А этой девчушке — улыбнуться и щелкнуть по носу, которому очаровательно шла горбинка. Эта Эллаэ задорно фыркала на его попытки помочь, обгоняла на трассе и свистела, словно… словно удэши и свистела, дразнясь и показывая язык. Ее хотелось догнать и… Что «и», Кречет пока еще не особенно понимал. Просто смотрел, как бьются по ветру светлые, уже не мышастого, а скорее серебристого цвета кудри, как вьется вплетенная в них лиловая лента — подарок Кэлхо, и вливал в движок больше силы, заставляя его реветь, как разозленного дракко.

Уже на подъезде к Фарату «всадники» разделились: Белый повел своих домой, туда, где так долго не показывались, а Кречет, выполняя данное Яру обещание, свернул к Ткешу. Нужно было развезти письма его родне, передать подарки и… Ему казалось, что Яр затеял все это специально. Что все ворчание на еще не налаженную после войны работу почты — всего лишь отговорки, и что он видел и понимал куда больше, чем говорил, этот юный нехо. И что он знал, как упоительно будет мчать по трассе наперегонки с одной лишь Эллаэ, без вечного хохота брата и насмешливо щурящихся глаз Керса.

А потом Кречет сделал глупость, которую не делал с детства.

Он пригласил Эллаэ на свидание.

Ну, в смысле, вообще-то он пригласил ее поглядеть на выступление Раиса Зеленое пламя, первое за долгое время. Увидел скромную афишу, когда ехали через Рашес, ища постоялый двор, и не удержался. Даже не смутился, хотя прекрасно помнил, как пригласил свою первую любовь — и как стыдно было, когда она, вздернув носик, ответила отказом.

Эллаэ не отказала. Еще не поняв этого, он полюбовался на то, как привычно-серые глаза меняют цвет на насыщенно-голубой, и только потом дошло, что она его еще и спрашивает что-то.