Дуэйн победил и сел в машину, зажав сигарету в зубах.

– Учти, что я на многое насмотрелась, и если ты будешь гнать, меня вырвет на лобовое стекло.

Дуэйн, что удивительно, прислушался и ехал медленно. Я заметила, что у него под сидением валяются тряпки, которыми он вытирал кровь Софи. Я дала охотникам больше крови, чем они рассчитывали. Я достала шприц, покрутила его в руках и, будто бы задумавшись, положила его на сидение рядом с собой вместо кармана. Я тоже не могла избавиться от ощущения, что нас по-прежнему снимают.

– Рассказывай.

Я ничего не утаила, но вела рассказ так, будто бы я действительно просила кровь для исследований. Дуэйн сказал вспомнить, как выглядело лезвие, которым казнили Софи, но я не смогла сказать ничего интересного для него.

– Ты молодец, справилась, как настоящий солдат.

Я посмотрела на него, он улыбнулся мне, но в этом не было тепла, будто бы по-настоящему улыбаться он и не умел. Он пытался приободрить меня, как ребенка, может быть, потому что я была возраста его дочери, хотя со своими детьми он и разговаривал совсем по-другому. Скорее всего, охотникам было нужно что-то ещё.

– Ты готова помогать нам дальше?

Я молчала, и он заметно напрягся, перестал улыбаться и полез в карман ещё за одной сигаретой. Я подумала, что если я откажусь, меня убьют, как свидетеля, словно в шпионском фильме. Но, наверное, я просто насмотрелась на убийства сегодня ночью, охотники были созданы для того, чтобы защищать людей, а не только бороться с вампирами.

– Когда у нас есть оружие и доступ к верхушкам общества вампиров, мы сможем убить нескольких из них. Смерть одного вампира - десяток нового оружия. Мы поднимем людей на восстание и уничтожим эту хищную свору. А если вдруг что-то пойдет не так, у нас есть пути к отступлению. Мы вытащим вас отсюда в любом случае.

Если у нас даже получится убить какого-то вампира, путей к отступлению больше не будет. Я не думала, что можно поднять народное восстание и уничтожить существ, которые правили нами всю историю. Но если убить даже нескольких, то в перспективе десятки и сотни человеческих жизней будут спасены. Если, конечно, вместо погибшего, не обратят другого.

– Я готова. Но не стоит на меня полагаться слишком сильно, я не уверена, что в следующий момент я не струшу.

– Мы умеем оценивать чужие силы.

Дуэйн остановил машину за несколько сотен метров до лагеря не заглушая двигатель. Он достал из кармана небольшой кинжал, длиною с мою ладонь с малахитовой ручкой якореобразной формы. Через лезвие шли несколько тонких трещин красноватого цвета, и я поняла, что недостаточно просто помазать оружие вампирской кровью, его нужно преобразовать как-то ещё.

– Держи. Этим недоразвитым придуркам, названным моими детьми, я передам оружие завтра, когда будет готово новое, а со мной тебе лучше больше не пересекаться.

Я спрятала кинжал в тот же карман, где раньше был шприц. Меня так легко было обыскать и найти компрометирующие меня вещи, но вряд ли бы это пришло кому-то голову. Мы стояли на месте, Дуэйн хотел сказать мне что-то ещё, но не решался. Я терпеливо ждала.

– Если струсишь, не выдавай моих детей, хорошо? Если нужно будет скинуть на кого-то вину, говори, что это я тебя пытался завербовать. Я подстроюсь под любую твою ложь.

Вот почему он напрягся. Все-таки любой родитель хочет защитить своих детей. Даже если сам отправил их на смертельно опасное мероприятие. Я кивнула.

Мы доехали до дома, Дуэйн дал мне свою куртку, в которой я почти утонула, чтобы другие участники не видели моего окровавленного платья. Наверное, это было не его решением, а приказом со стороны организаторов, потому что перед тем как выйти из машины, Дуэйн сказал:

– Всю дорогу я промывал тебе мозги, чтобы ты не трепалась ни другим, ни на камеру насчёт произошедшего ночью.

Я только успела захлопнуть дверь, как Дуэйн вдавил педаль в пол, и машина скрылась за деревьями. Было раннее утро, вряд ли кто-то не спал, разве что те, кто сумел сохранить привычку вставать с рассветом на работу. Я проскользнула в дом, но не успела зайти к себе в комнату, как из-за двери напротив выглянул Винсент. Я помнила, что когда мы пили, он говорил, что спит и ходит по своей комнате голым, и, казалось, лишь дверь скрывала от меня возможность убедиться в том, что он не соврал. Он обеспокоенно смотрел на меня, и я ему кивнула, не зная, как ещё показать, что я сделала то, о чём они просили меня. Я первая отвернулась и зашла в комнату.

В душе я долго отмывала от себя грязь и кровь, будто бы надеялась, что хлорированная вода поможет смыть и мою вину. Это не помогло, не заставило меня снова суметь что-то чувствовать и даже не расслабило. Я лишь поняла, как сильно устала. Когда я надела чистую пижаму и вышла за дверь, в моей комнате сидел оператор.

– Что вам нужно?
– не скрывая агрессии, спросила я.

– Вы не могли бы сказать на камеру, что вы расстроились, что Йозеф не пришел к вам на стадион?

Я сначала не поняла, зачем мне это говорить, а потом увидела, что мои окна были закрыты черным картоном, который должен был имитировать темноту. Для зрителей этой ночи не было. Я рассказала оператору, как я обижена, что Йозеф не пришел, и как я ждала встречи с ним. Перед тем, как оператор ушёл, он спросил меня, не знаю ли я, где его коллеги. Я долго смотрела на него, прежде чем ответить.