Я твёрдо решила не даваться им в руки. Та же жажда жизни, толкнувшая меня на убийство, запрещала останавливаться и просить о милости. Пока не упаду замертво от усталости, не замедлю шага! Я слишком дорого заплатила за собственную свободу. Слишком…

Иногда в темноте опущенных век мне являлся мираж. Он воплощал в себе все горести и муки моего выбора, жестоко напоминал о несправедливом перевесе одной из чаш весов. Я воочию видела Рандарелла, как если бы он стоял прямо передо мной. Достаточно вытянуть руку, чтобы коснуться его острого плеча или упрямо поджатых губ. Но это была иллюзия. И она отворачивалась от меня, демонстрируя выпирающие позвонки и широкие плечи. Но не для того, чтобы выразить презрение. Этот навеянный ветром сожалений Рандарелл, следуя примеру настоящего, не был способен выказывать гнев или неприязнь. Он отворачивался от меня, чтобы загородить грудью от надвигавшейся угрозы - смерти. Ведь он ставил мою жизнь превыше своей.

Хотелось бы сказать, что поступила бы так же. Но, выбирая между ним и своей свободой, я поставила последнюю выше моего драгоценного друга. Поставила себя выше него. Хорошо же отплатила, ничего не скажешь!

Этот мимолётный образ продолжал непоколебимо закрывать меня собой, и оттого становилось ещё гаже на душе. Я бросалась к возмужавшему телу Рандарелла и повисала на его шее, слёзно моля простить меня за сделанный выбор. Хотя и осознавала, что поступала бы так снова и снова, имей волшебную способность возвращаться в прошлое.

Но это не означало, что я не раскаивалась. Нет, на Ташефа и умерщвлённую дружбу Зрячего с Рандареллом мне было плевать. В моей руке увял не самый привлекательный цветок, ну и что? Вон их сколько, целое поле. Обидно становилось за мои зародившиеся крепкие отношения с молодым служителем. Я видела, как они созревали, лелеяла их, осторожно поливала для роста. А потом закопала тонкий стебелёк обратно. Нет, даже хуже – сожгла вместе с горшком.

Только это я и умела: испепелять всё, чего касались руки. Семейная особенность, полагаю.

– Ты просто не доверяла мне, - говорил иллюзорный Рандарелл, и мне приходилось сдерживаться, чтобы не моргать и не видеть его искажённое в гримасе осуждения лицо.

Нет, всего лишь не успела подготовить к правде. Меня разоблачили так быстро, что единственным возможным выходом стало стремительное нападение. Означало ли это, что во всём виноват Ташеф с его несвоевременными угрозами? Или Рандарелл, который не проболтался заранее, что парень – Зрячий? Или сама я, разомлевшая в лучах внимания дорогого человека и потерявшая бдительность?

– Раньше надо было соображать, - юноша печально качал головой и отстранялся, когда я пыталась ухватить его за запястье. – Я надеялся, что отныне и навсегда мы будем вместе.

– Я тоже! Идти бок о бок с тобой было моей мечтой, - слизывая солёную влагу с губ, шептала я. – Всегда вместе преодолевать тяготы и бремя жизни. Мы дополняли бы друг друга. Я охлаждала бы твой неугомонный пыл, а ты вселял в меня оптимизм. Грезила вечерами, что мы…

Я споткнулась и хлюпнулась в ржавую лужу. И только тогда поняла, что уже несколько секунд брела наугад с закрытыми глазами, в полудрёме. Холодный душ немного отрезвил разум. Невдалеке послышались голоса и шлёпанье ног по воде. Они близко.

Вопреки громким обещаниям не сбавлять темпа до самого забвения, начинала клевать носом и едва волочила ноги. Проклятые штанины набухли, и я путалась в них. Грязь, казалось, приросла к коже, которая отчего-то зудела в нескольких местах сразу. И ещё я заплутала в бесконечных туннелях, так что, даже если преследователи потеряют мой след, мне не скоро светит отыскать выход наружу.

– Она где-то рядом!
– донеслось сзади.

Служители перекидывались банальными репликами, но иногда до слуха долетали обрывки знаменательных фраз, которые подсказывали, куда лучше не сворачивать и когда следует ускорить шаг. Один раз мне как будто послышалось имя «Катрия», но без контекста проверить достоверность было трудновато. Да и акустика канализации оставляла желать лучшего, так что всё это, скорее всего, являлось слуховым обманом.

В изнеможении я присела на каменный пол и прикрыла глаза. И снова из черноты выпрыгнул Рандарелл, увлекая меня за собой. А потом как будто вспоминал, что его подруга – предательница, и озадаченно замирал. Он так и будет мучить меня, прокручивая в моей черепушке невозможный сценарий? Когда я уходила из мастерской, внутри пульсировала решимость, а молоточек в висках подгонял сбежать с места преступления. Всё происходившее тонуло в молочной дымке, как будто случившееся – лишь сон. Я действовала словно по инструкции: заставить доносчика молчать, избавиться от улик, избавиться от тела, скрыться. Хладнокровно, спонтанно, непреклонно. И только сейчас мне стало по-настоящему горько от потери Рандарелла, которого, возможно, не суждено увидеть уже никогда. Даже перспектива всю оставшуюся жизнь скрываться от церковников так не угнетала, как расставание с юношей. От Lux Veritatis, на худой конец, можно сбежать на Нижний этаж, с усмешкой подумала я. Или прятаться в заброшенном городе вместе с Юдаиф. Ей ведь как-то удавалось отгонять от себя любопытных и не попадать под внимательный взгляд воинствующей стопы Церкви. Но успокоится ли моя душа, или я так и буду искать встречи с другом, надеясь однажды вернуть теплоту наших отношений?

Возможно, его, простого служителя, даже и не посвятят во всю правду. Рандарелл никогда не узнает, кто убил его товарища, потому что остальные скроют факт существования невероятной дочери Сайтроми. Да, такая новость обязана напугать простой люд, а оттого её сохранят в тайне. Меня казнят по сфальсифицированным обвинениям, в которые хорошо знавший меня Рандарелл никогда не поверит. Для него девочка Умфи останется чиста. Но так ли это будет важно, если я окажусь мертва?

– Да замолчи! – зашипела я, впиваясь в виски. Проклятый наездник топил меня в панике. То ли ему не нравились узкие туннели, то ли пугала погоня. – Ты мешаешь!