Когда одна из сестёр пришла на чтение с простудой, настоятель ругал её за то, что она мешала ему кашлем. Вместо того чтобы отпустить девочку домой, в конце Магрос заставил её читать при всех самую длинную молитву из всех.

– Хорошо, - сказал он в конце. – Ты заслужила прощение. Хотя пятьдесят восьмое слово читается с умлаутом в середине. Произноси впредь правильно.

– У нас в семье молитву читают так же, как она, - влез Ланмон, деливший лавку с Умфи. – Можно и так.

– Кто сказал, маленький задира? В Священной Книге дан вариант с умлаутом, и только он является истинно верным!

– Сомневаюсь, что Терпящей есть дело до одного неправильно сказанного звука.

Магрос выглядел рассерженным. Он не любил, когда кто-то вступал с ним в спор, будь то взрослый или ребёнок. Настоятель схватил мальчика за руку, подтащил его к книге и ткнул пальцем в страницу.

– Видишь? Вот так ты и будешь читать это слово! Она наказала нам это, и не тебе решать, нравятся Ей твои отступления от Её правил или нет!

Ланмон был расстроен и рассержен. Каждый раз по дороге к приюту он и Умфи перемывали косточки настоятелю. А потом мальчик рассказывал о своей семье и жизни в городе. Его отец работал по одиннадцать часов в день, а мать сутками напролёт не вставала с постели из-за проблем с позвоночником. Ланмон всегда нервничал, когда затрагивал эту мало понятную для него тему. В детстве болезнь тоже кажется каким-то злом, которое может победить храбрый герой, постучавшийся как-то утром в окно.

Ещё он показывал Умфи свои поделки из дерева. У мальчика было богатое воображение и прямые руки, поэтому его маленькие изобретения получались очень оригинальными и красивыми. Однажды он положил подруге на ладонь два соединённых друг с другом желтоватых треугольника, испещрённых подобием цветов.

– Это… ну, я думаю… что-то вроде песочных часов. Очень упрощённых… - смущённо проговорил он, пока девочка с улыбкой разглядывала подарок.

– Думал, что это останется у тебя на память. Здорово, правда?

– Да. Ты молодец. Из чего ты вырезал их?

– Из рога коровы.

Умфи видела этих животных лишь мельком и часто путала их с другим рогатым скотом. Увы, в приюте было мало книг, и многие из них страдали от недостатка иллюстраций.

– У вас есть корова? Покажешь мне её? Хочу поглядеть.

– Нет, уже нету. Была раньше, - виновато произнёс мальчик, неугомонно скача вокруг подруги. Её спокойствие и равномерность движений вызывали у него ещё большую тягу к активности, и он почти никогда не шёл вровень с девочкой, всё время куда-то убегал, возвращался, отставал и догонял. – Года три назад купили, и папа тут же отпилил рога. Один достался мне. Я хранил его до недавнего времени, а потом решил… ну… что-нибудь красивое сделать из него.

– Зачем отпиливать им рога?

– Ну, я думаю… Рога – символ шести. Где-то, я слышал, рогатых даже убивали. Они… ну… нечестивые животные.

Ланмон был суеверным ребёнком. Он уходил с дороги, если на неё садился дрозд, хлопал себя по плечам, если слышал ругательства(1), всегда сначала читал молитву, прежде чем пить воду из колодца. Всё, что он делал, казалось Умфи лишним. Она представляла его предрассудки в виде полёта, и получалось, что мальчик делал множество ненужных взмахов, которые не поднимали его выше, а мешали нормально лететь.

Их дружба была по-детски искренней и бескорыстной. Умфи немного оживала рядом с другом, говорила и смеялась чаще. Она была почти честной с ним. Почти, потому что не рассказывала о своём прошлом, прикрываясь тем, что плохо его помнит. Но несмотря на это она всегда открыто выражала то, что думала и чувствовала, делилась с Ланмоном своими наблюдениями. Мальчику не давали покоя её видимое равнодушие и замкнутость. Он полагал, что все дети должны быть шустрыми, игривыми и общительными, поэтому всегда старательно втягивал Умфи в какие-нибудь подвижные шалости. И девочка не противилась этому. Вместе они разучили несколько песенок, игр и считалочек. В такие моменты Умфи начинала чувствовать себя подобно той тени из её детской книги – проворной и неугомонной. Но потом Ланмон уходил домой, а она – в приют, и в ней снова что-то засыпало. И девочка садилась и ждала, когда её снова разбудят.

Однажды Магрос был настолько не в духе, что его раздражало буквально всё: как широко зевал самый маленький мальчик, как часто елозил на месте Ланмон, как громко чихала болезненная девочка, как резко дёргаются хвостики приютского ребёнка, а также то, что Умфи смотрела на свечи, а не на него. На этот раз в них были добавлены масла, и по помещению распространилось неназойливое благоухание каких-то полевых цветов.

– Вы пропускаете мимо ушей истину, несчастные дети, - произнёс он вкрадчивым голосом. – Ну-ка, Зевун, повтори, о чём я говорил только что!

Мальчик растерялся от внезапного напора настоятеля. Ещё немного, и он бы разревелся от страха, но на помощь пришёл Ланмон.

– О том, что король западного побережья был плохим человеком.

– Не так! Он был отвратительным правителем, без принципов и моральных качеств, - поправил его Магрос. – Деспот! Алчный и жестокий человек. И это не моя оценка, а общепризнанные исторические факты.

– Ходили слухи, что один из Шести притворялся советником короля и очернил его душу, - подала голос одна из девочек.