"Я была расколота, словно грецкий орех, – писала Джейн после рождения девочек-близнецов. – Даже не успела подняться с постели после родов, а граф уже поблагодарил меня за рождение "ещё двоих паразитов". Ну почему хотя бы одна из них не могла оказаться мальчиком?"

А в другой тетради была такая запись:

"Малютка Хелен помогает ухаживать за близнецами. Признаюсь, она мне стала нравиться больше, хотя боюсь, что девочка навсегда останется бледным созданием с лицом, напоминающим кроличью мордочку".

Несмотря на обидные слова, Хелен сочувствовала Джейн, ведь та была так несчастна в браке с Эдмундом, графом Трени, сложным и лишающим всех иллюзий мужем. Его крутой нрав обжигал либо холодом, либо яростью, крайне редко не доходя до крайностей.

Только после смерти матери Хелен наконец-то поняла, почему родители, казалось, всегда нехотя признавали существование старшей дочери.

Она выяснила правду, ухаживая за отцом на смертном одре после того, как тот простудился, проведя день на холоде и сырости во время охоты. Эдмунд угасал на глазах, несмотря на все попытки врачей его спасти. Когда граф погрузился в полузабытьё, Хелен поменялась местами с Куинси, его доверенным камердинером, и заняла пост у его постели. Они подавали ему тоник и чай из шалфея, чтобы успокоить больное горло, и делали припарки.

– Доктор скоро вернётся, – пробормотала Хелен, обращаясь к отцу. Она осторожно протёрла его подбородок от слюны после приступа кашля. – Его вызвали в деревню к пациенту, но он сказал это ненадолго.

Приоткрыв слезящиеся глаза, граф проговорил сухим, безжизненным голосом:

– Я хочу, чтобы кто-нибудь из моих детей... находился со мной... под самый конец. Не ты.

Думая, что он просто не узнаёт её, она мягко ответила:

– Папа, это я - Хелен. Твоя дочь.

– Ты не моя дочь... никогда ею не была. У твоей матери... был любовник... – весь этот разговор спровоцировал ещё один приступ кашля. Когда он прошёл, граф молча прикрыл глаза, отказываясь смотреть на Хелен.

– Это не правда, – сказал Куинси Хелен позже. – Несчастный хозяин бредит из-за жара. Вашей матерью, благослови господь её душу, восхищалось множество мужчин, и его милость сходил с ума от ревности. Вы - истинная Рэвенел, миледи. Не сомневайтесь в этом.

Хелен притворилась, что поверила. Но знала, граф сказал ей правду. Это объясняло отсутствие у неё взрывного характера и внешности Рэвенелов. Не мудрено, что родители ненавидели её, она была греховным ребёнком.

Во время последнего проблеска здравого ума у графа, Хелен привела близнецов, попрощаться с ним. Хотя она послала и за Тео, он не смог приехать вовремя из Лондона. Когда отец впал в забытьё, Хелен смалодушничала, не в силах заставить близнецов наблюдать за его последними часами жизни.

– Нам обязательно здесь оставаться? – прошептала Кассандра, вытирая красные глаза носовым платком, они с Пандорой сидели вместе на маленькой скамеечке у окна. У них не осталось ни одного душевного воспоминания об отце, ни совета, ни истории, о которых девушки могли бы вспомнить и поделиться. Всё, что они могли, это тихонько сидеть и вслушиваться в его слабое, хрипящее дыхание и мучительно ждать, когда он отойдёт в мир иной.

– Ему бы всё равно не захотелось, чтобы мы были рядом, – сказала монотонно Пандора. – Отцу никогда не было до нас дела.

Хелен стало жалко младших сестёр, она подошла обняла и поцеловала их обеих.

– Я останусь с ним, – пообещала она. – Идите, помолитесь за него и займитесь каким-нибудь тихим делом.

Они благодарно удалились. Кассандра задержалась на пороге, украдкой бросив последний взгляд на отца, в то время как Пандора бодро вышла из комнаты, ни разу не оглянувшись.

Подойдя к постели, Хелен посмотрела на графа, высокий и худощавый мужчина казался высохшим в сравнении с огромной кроватью. Его лицо было бледным, с сероватым оттенком, шея расползалась и скрывала контуры подбородка. Вся его огромная сила воли выгорела, и теперь жизнь мерцала слабым огоньком. Хелен размышляла о том, что граф, казалось, и так медленно увядал в последние два года после смерти Джейн. Возможно, он по ней горевал. Их отношения были сложными, два человека, связанные разочарованием и обидой, так же, как других связывает любовь.

Хелен осмелилась взять слабую руку графа, которая представляла собой набор вен и костей, облачённый в дряблую кожу.

– Мне жаль, что здесь нет Тео, – смиренно проговорила она. – Я знаю, что не та, кого бы ты хотел видеть в последние часы. Я сожалею и об этом тоже. Но я не могу позволить тебе умереть в одиночестве.

Когда она закончила, в комнату зашёл Куинси, его тёмные, глубоко посаженные глаза блестели, слёзы катились по его белоснежным бакам на щеках. Без единого слова он занял скамеечку у окна, полный решимости дежурить вместе с Хелен.

В течение часа они наблюдали за графом, чьё напряжённое дыхание становилось всё слабее. Пока, наконец, Эдмунд, лорд Трени, не покинул этот мир в компании слуги и дочери, не имеющей ни капли его родной крови.

После кончины графа Хелен никогда не осмеливалась заговорить с Тео о её истинном отце. Хотя чувствовала, что он должен был знать. Именно по этой причине Тео не хотел выводить её в свет, а его собственное отношение к ней напоминало пренебрежение отца. Кэтлин и близнецам она тоже не смогла признаться. Пусть в этом и не было её вины, но Хелен ощущала на себе позор незаконнорожденной. В независимости от попыток игнорировать этот секрет, он тайно угрожал выплыть наружу, словно ложка дёгтя, притаившаяся в бочке с мёдом.