Хелен сильно беспокоило то, что она ещё не рассказала об этом Рису. Зная, как сильно ему нравится идея о женитьбе на благородной леди, ей будет крайне сложно признаться в том, что она не Рэвенел. Рис будет разочарован и станет хуже о ней думать.

Но всё же... он имеет право знать.

Тяжело вздохнув, Хелен упаковала остальные журналы в сундук. Кинув беглый взгляд на пустую полку, она заметила маленький бледный свёрток, втиснутый в пыльном углу. Нахмурившись, она опустилась на локти и потянулась в книжный шкаф, чтобы его достать.

Комок пищей бумаги.

Усевшись, она осторожно развернула смятый листок и в написанных строчках узнала почерк матери. Слова в предложениях клонились книзу, и промежутки между ними были больше, чем должны быть. 

Мой дорогой Альбион,

С моей стороны глупо обращаться к твоему сердцу, когда я сомневаюсь в его существовании. Почему от тебя не приходит ни слова? Что до твоих обещаний? Если ты меня покинул, не сомневайся, Хелен никогда не будет любима своей собственной матерью. Я наблюдала, как она хнычет в колыбели, и не смогла заставить себя дотронуться до неё. Она должна плакать в одиночестве, без утешений так же, как я сейчас, забытая тобой.

Я не буду соблюдать приличий. Моя страсть не поддаётся здравому смыслу. Возвращайся ко мне, и я клянусь, отослать ребёнка. Я расскажу всем, что она больна и должна расти в тёплом и сухом климате с няней. Эдмунд не будет возражать, он будет слишком рад её отсутствию.

Ничего не нужно менять между нами, Альбион, до тех пор пока мы осторожны. 

На этом письмо обрывалось. Хелен посмотрела другою сторону листка, но та была пуста.

Она обнаружила, что прижимает мятый прямоугольный лист к полу ладонью. Хелен ощущала пустоту внутри, дистанцируясь от множества чувств, не желая ни признавать их, ни изучать.

Альбион.

Никогда она не хотела знать имя отца. Но не могла не задаваться вопросом, каким человеком он был. Жив ли ещё? И почему Джейн так и не дописала письмо?

– Хелен!

Неожиданный возглас заставил Хелен вздрогнуть. Она машинально подняла голову и увидела, что в комнату вбежала Кассандра.

– Почту доставили! – воскликнула сестра. – Из универмага пришёл целый ящик! Лакей заносит его в приёмную внизу. Пошли со мной, мы хотим... – она замолчала, нахмурившись. – У тебя всё лицо красное. Что случилось?

– Это из-за пыли от книг, – проговорила Хелен. – Я упаковывала мамины журналы и жутко расчихалась.

– Может закончишь с этим позже? Пожалуйста, дорогая Хелен. Мы так хотим открыть твои подарки. На некоторых коробочках надпись: "скоропортящиеся", и мы думаем, что это могут быть конфеты.

– Я спущусь через несколько минут, – рассеянно ответила Хелен, незаметно пряча письмо под складкой юбки.

– Помочь тебе с книгами?

– Спасибо, дорогая, но лучше я сама.

Кассандра вздохнула и мечтательно сказала:

– Ждать так тяжело.

Взгляд Хелен задержался на сестре, она заметила, что Кассандра перестала выглядеть по-детски нескладно и начала удивительным образом напоминать Джейн, её безупречное телосложение, губки бантиком, волосы цвета солнечного света и голубые глаза, обрамлённые густыми ресницами.

К счастью, Кассандра была мягче и безмерно добрее их матери. А Пандора, при всей своей проказливой натуре, самая милая девушка на свете. Хвала Господу за близнецов, они всегда были неизменной частью её жизни, источником непоколебимой любви.

– Почему бы вам не начать открывать коробки без меня? – предложила Хелен. – Я скоро спущусь. Если кто-то возразит, скажи, что я назначила тебя моим официальным представителем.

Кассандра довольно ухмыльнулась.

– Если там конфеты, я отложу тебе несколько перед тем, как Пандора их все съест, – она выскочила из комнаты с прытью, не подходящей для леди и прокричала, сбегая по лестнице: – Хелен сказала, начинать без неё!

Хелен рассеянно улыбнулась, присела на мгновение и задумалась о сундуке с его невидимым бременем секретов и болезненных воспоминаний. Джейн и Эдмунд упокоились навсегда, хотя, казалось, до сих пор могли вредить своим детям из могилы.

Но она им не позволит.

Хелен решительно закрыла крышку, обрывая шёпот прошлого. Она взяла незаконченное письмо матери, поднесла к очагу и положила на горстку мерцающих углей. Обветшалая бумага скорчилась от жара, прежде чем вспыхнуть синим пламенем.