А спасение кентавра означает участие. Другими словами, она, Касс, всерьез размышляла о своем участии в насилии полулюдей над людьми. На стороне полулюдей. Нет, нельзя так категорично. Но можно ли иначе? Ведь все, что Касс наблюдала с момента восстания, не говорило - кричало, вопило о дикости, безнравственности мятежников.

А до момента восстания?

Как долго можно безнаказанно называть живые существа машинами? Мучить болью и унижениями? Лишать памяти? Распоряжаться чувствами?

Как долго можно безбедно жить, спокойно спать, растить детей, имея на заднем дворе "яму"?

Насколько высоко способна подняться цивилизация, выдумавшая наслаждение тонкими запахами шоколада, фруктовых нектаров, цветочных масел, и, одновременно, утонченную пытку зловонием?

Высокая, мощная цивилизация, в фундаменте которой зияет яма...

Но с другой стороны... Можно ли, нужно ли оправдывать зверства одних зверствами других? Кровь кровью? Боль болью? Наверно, да. Наверно, дикость есть порождение дикости... А безнравственность - следствие безнравственности... Но это означает, что выхода нет... От дикости происходит безнравственность, от безнравственности - дикость... И беспросветно, до бесконечности, одно и то же: дикость - безнравственность, безнравственность - дикость... И непременно вонь.

Вот что такое - заколдованное колесо, думала Касс.

Кентавры насилуют и убивают, потому что до этого насиловали и убивали их. Лон убивает рабов, потому что те убивают хозяев. Но разве можно не делать этого, если лазеры Настоящих уничтожают рабов. Да и кто из них, в итоге, полуживотные, а кто люди? По принципу: машины - Настоящие? Старые принципы сейчас тонули в крови мятежа, значит, распознавать, кто есть кто, надо было бы теперь по-другому. Но как?

Выходит, Лон прав. Выходит, вся история человечества оказалась, продолжает являться и долго будет одним сплошным всеобъемлющим злом. Без перерыва, без просвета... Пока сама Гея, будучи не в силах терпеть дольше, не восстанет против заколдованного колеса... Встряхнется, чтобы разорвать порочный клубок убийств и насилий... Чтобы уничтожить источник боли и крови, который не в состоянии иссякнуть сам... Остановить, прекратить существование всего того, что называется цивилизацией... А, может, не Гея? Может, все-таки сами люди?

В любом случае: Творцы ли, люди, Гея, - важен результат. А результат грозен: скоро, скоро конец, человечество на грани гибели.

Скорее всего, и тут он прав, оракул, именно то же произошло с Лемурией...

Человечество гибнет, но потом, по необъяснимой причуде природы, возрождается из руин, пепла и грязи. Опять и опять. А вместе с человечеством мгновенно возрождается боль. Вместе с человечеством все начинается сначала: убийства, насилия, кровопролития... Безнравственность и дикость... Пока хватит наново терпения Геи. Сколько же раз могут повторяться кровавые циклы?

Гибель поставила точку на Лемурии. Теперь очередь Атлантиды... Если верить Лону и Ноэлу... Но если не верить этим двоим, то кому? Рамтею можно сочувствовать, симпатизировать, но верить? Справедливость Рамтея уже выявила себя во всей красе, оказавшись значительной частью чудовищного круговорота.

Неужели Зев прав? Неужели Рамтеем действительно движет самая обыкновенная зависть?

Неприятно думать, что не высокое стремление к справедливости, а именно наоборот: самое низменное из человеческих чувств являлась двигателем Рамтея. Стыдно, неловко.

Как, например, стыдно думать, что один человек вообще, в принципе, способен унизить другого. Или, о жестокости ребёнка, пусть, неосознанной... Или, наконец, о возможности любви привести хоть кого вот сюда... В едкий смрад, в липкую грязь ямы...

Подойдя ближе, Касс сразу заметила: у края обретался первенец Зева, по обыкновению, сухой, с бледным лицом. Приятельница Арса, живая, очень хорошенькая и, что её украшало ещё больше, донельзя возбужденная, Эньюэ, находилась здесь же. У обоих в руках было по длиннющей палке с металлическим наконечником на конце. Едва стоило этому наконечнику прикоснуться к живому телу, раздавался треск разряда, а на теле, в том месте, куда втыкался разряд, немедленно возникала кровь.

Горн, с налитыми кровью глазами, похожий сейчас на матёрого, но ослабшего затравленного волка, метался на дне. Он по-собачьи крутился волчком, подпрыгивал и падал в грязь, пытаясь увернуться от жутких разрядов. Но не один, так другой доставали его, впивались в плечи, грудь, шею, бока, лицо - треск их почти не смолкал. Со всех сторон по могучему телу кентавра, смешиваясь с нечистотами, стекали грязно-бурые струйки пота и крови.

Касс с трудом подавила в себе приступ тошноты. Она сдерживала дыхание, старалась не вдыхать, но все равно дышала, не могла не втягивать в себя с каждым вдохом отвратительную вонь, которой мгновенно проникли все поры, заполнилась каждая клетка тела, забились дыхательные пути, пропиталась одежда.

Арс бросил на подошедшую быстрый взгляд, криво улыбнулся и с силой ткнул в Горна в последний раз. Затем, опрокинув свою палку вертикально, наконечником вниз, отодвинулся от края.

– Хочешь развлечься?
– Эньюэ не заметила выражения брезгливости на лице Касс, до такой степени ее захватила ужасная игра.

– Развлечься?
– выдавила из себя Касс.
– Я вообще не понимаю: что это? Где я? Куда я вдруг попала?

Она правдиво изобразила на лице недоумение, потерла лоб рукой.