Опустив голову и протерев глаза от слепящих капель, я заметил у своих ног обугленный листочек с размытым водой рисунком. На нём были изображены парень с девушкой, обнимавшие друг друга в самом эпицентре разбушевавшейся стихии. Их лица уже были обожжены нездоровым заревом, и казалось, в следующую секунду яркая вспышка вовсе растворит их навсегда. Но, несмотря на это, они явно не собирались отпускать друг друга, желая уйти в вечность только вместе. Я очень осторожно взял рисунок и прижал к телу, чтобы хоть как-то защитить его от беспощадного буйства вокруг. Теперь у меня появился смысл сопротивляться апатии, и я уверенным шагом направился к двери.

Мне было важно сохранить этот рисунок любой ценой, ведь он был частичкой любимой девушки. Не прошёл я и метра, как что-то под ногами привлекло моё внимание. Наклонившись и протянув руку, я выудил из воды уже собственную работу с портретом Маливьены. Она и здесь всё предусмотрела! Мой подарок был бережно заключён в изящную рамку. Несмотря на то, что стекло треснуло, видимо, из-за удара об пол, оно героически продолжало защищать картинку от бушующей бури. Прихватив и его, я из последних сил ввалился в собственную комнату, и непонятная усталость окончательно свалила меня с ног.

Когда сознание вернулось, было уже утро. Я лежал на своём любимом дежурном диване рядом с поломанным столиком. Ноутбук почему-то валялся на полу. Внимательно себя осмотрев, я не нашёл ни малейших следов от ночной феерии, разыгравшейся квартире напротив. А вот спасённые мною рисунки, аккурат лежавшие рядом с диваном, своим видом доказывали обратное. Даже на первый взгляд было ясно, что бумага ещё сырая.

Еле подняв себя с дивана, я с ужасом вспомнил о старом друге Косте, возжелавшим заглянуть на огонёк. Разговор обещал быть тяжёлым и потому я был рад, что мобильный до сих пор молчал. Быть может, успею что-то придумать со столом. Хотя, что тут придумывать, проще всего будет - элементарно оплатить. Мёртвая ледышка, теперь выглядящая, как самая обыкновенная стекляшка, неподвижно стояла на законном месте и искрилась в лучах восходящего солнца. По крайней мере, случившееся ночью мне уже не приснилось. Но от этого не становилось легче, а лишь наоборот. Я вспомнил подробности, и боль от потери любимой навалилось с прежней силой.

Найдя пакетик с семенами подсолнечника, я нехотя побрёл на крышу. Заботу о птицах никто не отменял, а, кроме меня, теперь заниматься этим стало некому. Хотя, по идее, воссоединившееся семейство должно начать самостоятельно кормиться. Но тут уже дело в другом - ведь мы же стали друзьями. Птицы встретили меня с восторгом. Самочка так вообще, что заправский какаду, взлетела мне на плечо. В ответ я приветливо улыбнулся и пригляделся к птенцам. Молодняк уже порядком подрос и казался не таким уж и уродливым. Лишь лысый лоб всё ещё выдавал в птенцах пернатую поросль. Сколько же прошло времени?! И, глубоко задумавшись, я понял, что не только сбился со счёта, но и вовсе забыл какой на дворе день недели.

– Ещё один признак шизофрении!
– поспешил позлорадствовать внутренний доходяга.

Я не остался в долгу:

– Подумаешь, всего какая-то шизофрения... Зато вот не скучно, и с компанией проблем нет. Точнее, теперь-то как раз есть, а вот раньше не было. И вообще, столько всего успел, книгу вот, например, надо сказать, заканчиваю, хотя в ней ещё даже конь не валялся. Да и какая, собственно, теперь вообще книга. События последних дней доказали вселенскую мудрость: баловаться реактивами искусства чревато не меньше, чем обычными. Хотя я же начал вести хроники этих самых событий, поэтому в любом случае, как минимум, их необходимо закончить. Попрощавшись с птицами, я вернулся в квартиру и решил перекусить сам, но, как и ожидалось, удовольствия от поглощения пищи не получил. Все мысли были только о подруге. Знать, что она всё ещё рядом, но увидеть, услышать и коснуться её больше нельзя, - оказалось очень жестоким испытанием. Который час я опять сидел, молча, не имея желания заняться чем-нибудь полезным, не говоря уже о чём-то грандиозном. Только смотреть на ледяную стекляшку тоже опостылело. Скажу больше, кажется, я даже начал её ненавидеть. Сейчас намного ближе беспощадного льда для меня стал рисунок Маливьены, который я, не отрывая глаз, и разглядывал, как последнюю надежду.

Неожиданно меня озарило. Схватив ручку и бумагу, я начал рисовать девушку, и каждая новая композиция буквально кричала о её возвращении в реальный мир. Всё то время, пока я рисовал, меня не покидала какая-то неуловимая мысль. У меня так и не вышло сконцентрироваться на ней, но я всё же понял: в моих рисунках определённо чего-то не хватает. Целый день, словно одержимый, я продолжал этот лихорадочный танец ручки по бумаге, пока не обессилев, свернулся калачиком прямо на полу и заснул. Точнее, теперь мой анабиоз вовсе нельзя было назвать сном. Процесс протекал очень вяло и болезненно. Мозг совершенно не желал расслабиться, непрерывно прокручивая события последних дней снова и снова. Когда я, наконец-то, открыл глаза, взгляд неожиданно упал на зеркало, на котором был чётко виден след от губной помады.

Дрёму, как рукой, сняло, и я со всех ног бросился к зеркалу. Значит, ты всё ещё здесь.

– Малиш, - приникнув к холодному стеклу, сказал я с надеждой в голосе.

С минуту я безнадёжно водил руками по безответному стеклу, ожидая новых знаков присутствия подруги, но больше ничего не произошло.

– Помни, родная, я всё равно найду способ, как вернуть тебя, - уверенно огласил я свою мысль, тем самым демонстрируя своё окончательное пробуждение.

 Едва я отошёл от зеркала, грустно глядя на мерцающий за окном город, как синева оконного стекла запотела, и теперь уже на его плоскости одна за другой начали проявляться буквы - Л, Ю, Б, Л, Ю.

Я тут же схватился за мобильный и судорожно начал делать снимки, будто это как-то могло теперь помочь. Весь следующий день прошёл, как и предыдущий, с разницей только в том, что больше я не получил новых знаков от незримой подруги.

Видимо, у неё не осталось сил даже на это. И, наверное, мои рисунки не так уж и помогают. С этого момента время начало тянуться невыносимо медленно, и чем больше его проходило с нашего расставания, тем сильнее меня начинало тянуть в соседнюю квартиру. Но после той ураганной ночи меня словно что-то постоянно останавливало у самой двери. И это что-то есть страх. Самый первобытный и лютый. Теперь я боялся этой квартиры, как ребёнок огня, боялся, что отчаяние снова ухватит меня своими ледяными руками и не захочет отпускать. Вот и сейчас, простояв с минуту у порога и не решившись ступить за него, с камнем на душе я вернулся на дежурный диван. Но только я успел присесть, как на экране компа прямо на глазах по белому полю открытого листа в программе Word возникли слова: «Прощай, любимый!». Сомнений больше не осталось! Все мои потуги оказались напрасны.