В комнате пахло затхлостью, сразу было видно, что сюда давно никто не заглядывал. Подойдя к окну, я распахнула шторы. Сразу в воздух поднялось миллион, нет, миллиард пылинок. Я чихнула и, тут же закашлявшись, потянулась за ингалятором.

– Тут надо прибраться, - сказал мужчина, останавливаясь на пороге комнаты. – Ей давно не пользовались.

При этом вид у него был печально-виноватый.

– Ничего, я тут приберусь, - кивнула я, улыбаясь, и тут мой взгляд упал на кровать, двуспальную, широченную кровать. Сразу вернулись мысли о маньяках и педофилах.

– Я пойду поставлю чайник. Вы, наверное, еще ничего сегодня не ели, - сказал учитель.

Я лишь кивнула. Он ушел. Я снова посмотрела на кровать и осторожно обошла ее бочком, словно та могла меня укусить.

«Значит, спать на его диване - это нормально, а двуспальная кровать в комнате, которую, по-видимому, уже «стопятьсот» лет не использовали, нет?» - подало голос мое подсознание.

«Может, не с кем было, вот и не использовали», - мрачно подумала я.

«О, да! И вот он дождался тебя, прекрасную принцессу», - съязвил голос разума.
– «Очнись, девочка, ему в прошлом году половина старшеклассниц на шею вешалось, и некоторые, заметь, посимпатичнее тебя. А может, ты сама этого хочешь?»

«Глупости!» - тормознула я свой внутренний голос, который, по ходу, решил меня совсем доконать.
– «Просто мне интересно, с чего такая доброта. Взять под крыло малознакомую девчонку, пусть и свою ученицу. И дело тут не в том, что я хорошо готовлю».

«Так за чем дело стало, иди и спроси его прямо», – пожала плечами моя рациональная половина.

– Самойлова, чайник вскипел! – услышала я с кухни.

Глубоко вздохнув, я направилась на кухню. На столе стояли две чашки с чаем и даже тарелка с круассанами. Сразу было видно, что съестного в доме прибавилось. Минут пять мы просто сидели молча, каждый смотрел в свою сторону - он в окно, а я сосредоточилась на круассане. Первым заговорил он:

– Вы еще не думали, когда собираетесь вернуться в школу?

– Завтра, - пожала я плечами, - я уже и так много пропустила. В детдоме, конечно, была школа, - я невольно поморщилась, вспоминая тех учителей и их методику преподавания, - но, сами понимаете...

Он кивнул:

– Тогда я позвоню директрисе и сообщу о Вашем возвращении.

– Спасибо, - поблагодарила я.
– И еще, Андрей Владимирович, давайте хотя бы дома Вы будете обращаться ко мне на «ты» и называть просто Камилла, а то у меня будет ощущение, словно я целыми сутками в школе.

– Хорошо, - согласился он.
– Тогда я...

– Нет! Нет! Нет! – перебила я его.
– Вы так и останетесь Андреем Владимировичем.

Называть своего преподавателя, даже вне школы, каким-нибудь дядей Андреем или просто Андреем мне казалось просто диким, во всяком случае, сейчас. Я еще раз посмотрела на мужчину, сидевшего за столом, такого домашнего: в потертых джинсах, футболке «Рок–навсегда!» и домашних тапочках – нет, пусть лучше так и остается Андреем Владимировичем.

Все еще не решаясь задать главный вопрос, я встала из-за стола и пошла мыть чашку. Это дало мне время, чтобы решиться. Я вернулась обратно к столу.

– Андрей Владимирович?

– Да? – учитель поднял на меня взгляд.

– Я хотела Вас спросить.

– Спрашивайт... Спрашивай, конечно, - стал серьезным мужчина.

Я села напротив него и сцепила пальцы в замок. Облизнув ставшие сухими от волнения губы, наконец подняла на преподавателя взгляд:

– Я уже задавала этот вопрос, но хочу уточнить: нет никаких других причин того, что Вы стали моим опекуном?

Он откинулся на спинку стула и снова посмотрел в окно. Молчание затянулось, и я уже, не ожидая ответа, хотела извиниться и убежать в свою новую комнату, как он заговорил:

– Когда мне было чуть меньше, чем тебе, я потерял родителей и тоже оказался в детдоме, - его голос звучал удивительно равнодушно, даже тему урока он объясняет более эмоционально. – Так что я просто знал, каково тебе...