Шрифт:
На следующий день решили остаться на зимовье и помочь в шелушении шишки, как бы отрабатывая хлеб-соль хозяев. Утро выдалось чистое, теплое. Тайга затихла в безветрии. Только звук всякой мелкой погани да разноголосье птиц оглушало и в то же время радовало.
Девушки проворно прибрали за едоками, а мы, конечно, сами за собой. Пока мыли посуду, из сарая, сколоченного у дома, мужики выволокли кучу каких-то деревяшек и железок, которые через сорок минут превратились в маленький заводик. Началась работа, в которой каждый знал своё место. Мы вдвоем и ещё два брата брали мешок, наполненный шишками, и поднимали его на вытянутых руках. Мешок подхватывали остальные братья и ловко опрокидывали его содержимое в брюхо так называемой мясорубки. Ручку крутил старейший. Шишка проходила между двумя валками, сделанными из дерева, со специальными прорезями, и давилась, а потом сыпалась произвольно на грохот – железный лист с отверстиями под орех, с загнутыми, как у сковородки, краями. Здесь были заняты делом девицы. Они специальной палкой били по этой железине и сверху, и с боков, и снизу. Достигалась вибрация, и зерно проваливалось через дырки на мешковину. Затем кедровый орех деревянным совком насыпался в мешок. Уже к обеду под навесом стояло шесть мешков отличного кедрового ореха. А вечером все обессиленные, без аппетита поевши, тут же провалились в сон. Мы с Николаем лежали в уютных спальниках и смотрели на чистое звездное небо.
– Слушай, Николай, а где собаки, что-то я их не видел сегодня?
– Собаки предоставлены сами себе, на них харч не берётся, поэтому они все – в охоте. Ты разве не заметил за избушкой четыре обглоданные заячьи шкурки? Поэтому и на охоту нам их не дают. Вот как сегодня – пришли ни с чем, а кто собак кормить будет? Хозяева считают, что они себе-то добудут, а с нами останутся голодными.
– Что планируем на завтра?
– Ну, если погода, как сегодня, уйдём на охоту.
– Давай попросим собак.
– Да собаки с нами и не пойдут, они знают, когда за зверем надо идти.
– Так ведь они выводок косачей посадили и нас вызвали на охоту.
– Это для них баловство, так себе, велика ли прибыль?
– А какая прибыль для них на охоте с хозяевами?
– Если только добывают крупного зверя: лось или медведь, по мелочи – косуля, тогда все внутренности – собачья добыча. Вот тут они объедаются и за это готовы работать, как собаки.
И под эту шутку засыпаем.
Утром я впервые попробовал кедрового молока. А делают его уж очень просто. Орех дробят, добывают зерно, затем в деревянной ступе его толкут, и вот эту полученную массу заливают водой. Через час можно пить. Вкус у напитка необыкновенный, да и к тому же очень сытно.
Кедровое молоко в берестяном туеске нам принесли кержачки. Они так же в меру кокетливы, из-под черных платков поглядывают с какой-то хитринкой глаза. Вместе с кедровым молоком на большом лопухе принесли холодного мяса добытой ещё вчера дичи. Мы с удовольствием поели, собрали своё охотничье снаряжение, по традиции, махнули рукой хозяевам – слов здесь не требуется, и углубились в тайгу.
Не прошли и километра, как услышали лай вогульских собак, я уже стал хорошо различать, кто и как лает. Но этот лай не был похож на тот, когда собаки посадили дичь. Лай с приступом, злой, не иначе остановили зверя.
– Ну что, идём посмотрим? – предложил Николай.
Пробираемся сквозь бурелом, вот, кажется, за тем сваленным вековым кедром. Точно, мелькают пушистые хвосты. Собаки кружат вокруг кого-то. Обходим поваленный кедр, через который и не перелезть без лестницы – такой он толстый в обхват. Заходим со стороны корней и видим: прямо у корней, среди которых застряли пласты глинистой земли с большими валунами, стоит здоровенный лось, опустив голову с большими лопатистыми рогами. Он как бы прикрывался этими рогами, а сзади собаки забежать не могли, там корни кедра оберегали лося. Охота на зверя ещё не была открыта, да и наши патроны не годились на такого великана – нам оставалось только громко свистнуть. Лось, увидев и услышав нас, уже не обращал на собак внимания. Он оттолкнулся от земли и, как ласточка, перемахнул через валежник. Ломая сушняк и подгибая под себя мелкую растительность, он устремился в глубь тайги – собакам сейчас его уже не остановить. Инстинкт самосохранения берёт своё. Мы стояли и слушали удаляющийся лай.
– Какой здоровый зверь!
– Да, – ответил Николай, – как трактор ЧТЗ.
– Слушай, а эта семья староверов охотится?
– Конечно, только они соблюдают ими писанный закон – берут зверя столько, сколько необходимо на пропитание.
– И что, мясом не торгуют?
– Нет, это им «не можно».
– Слушай, Николай, а орехи? Их тоже не продают?
– Вот орехи они продают оптовикам, а те потом стаканами на базарах, в электричках будут предлагать тебе. Им ведь деньги тоже нужны, припасы, да и по дому, а главное – приданое девкам. У них без приданого девку замуж не возьмут.
– Слушай, Николай, а и впрямь девки хороши, у меня так и чешутся руки похлопать по круглому бедру, особенно когда они нам еду приносят.
– Ну-ну. Взял бы да и похлопал, а потом висел бы на какой-нибудь лесине.
– За что же такое наказание?
– Староверы очень уважительно относятся к женщине. Женщина для них – святое создание, и братья их тщательно оберегают. Не дай бог девку-кержачку обидеть! Были случаи, когда приезжий не знал законов да за поцелуй утопал в трясине или запутывался в сетях в реке. Понял?
– Да, хорошо, что предупредил меня.
Мы бредем через перевал, идти легко, путь наш лежит на спуск в долину, где виднеется красивая березовая роща.
– Вон, видишь, роща, я там ни разу не был, но слышал, что уж очень много там рябчиков.
Охота в берёзовой роще была отменная. То Николай вызывал на себя самца-рябчика, я стрелял в подлёт, то я брался подражать свистом, в общем, мы уже подумывали, что пора бы закусить, благо совсем близко журчала горная речушка.
– Пойдём к ручью, там и пообедаем, я тебя сейчас угощу охотничьим деликатесом.