Шрифт:
– Что?
– Прочь! Выбирайтесь из здания!
– Почему?
– Оно сейчас рухнет!
– Погоди, не так быстро, нам надо спуститься…
– Нет!.. – голос Сырной Ведьмы на несколько секунд смолк, перекрытый клокочущими в магическом эфире помехами, - Не вниз! Остров сейчас развалится!
* * *
Дядюшка Крунч глухо застонал.
– Что вы натворили?! Нельзя было оставлять вас двоих без присмотра!
– Это все Тренч… Неважно, просто выбирайтесь из здания! Не вниз – вверх!
– Какого дьявола нам делать на крыше дома, который вот-вот развалится? – рявкнул Дядюшка Крунч, и подавил желание треснуть себя грузовым захватом по лбу, - Ах дьявол, «Вобла» же над нами!.. Вы сможете удержать корабль на месте, мальки?
– Да! Вверх!
Не теряя времени, Алая Шельма бросилась к распростертому у стены Габерону и залепила канониру оглушительную пощечину. Тот застонал и медленно открыл глаза. Нога его была согнута под неестественным углом, причиняя, должно быть, ужасную боль. Дядюшка Крунч знал, что человеческая плоть необычайно слаба. А еще он знал, что человеческая плоть необычайно упряма. Настолько, что иной раз даст фору закаленной стали.
– Подъем! – крикнул он, осторожно приподнимая грузовой клешней канонира за ворот камзола, - Нет времени! Вверх!
Ринриетта тем временем привела в себя Шму. Та не сразу поняла, где находится, а когда поняла, первым делом метнулась с испуганным возгласом к Габерону.
– Ты ранен, Габби?
– Полный порядок, - Габерону приходилось говорить сквозь зубы, сдерживая дыхание, - Но, кажется, мне понадобится деревянная нога. Как думаешь, красное дерево еще не вышло из моды?..
– Нога на месте, - буркнул Дядюшка Крунч беззлобно, помогая канониру подняться, - Обычный перелом. Но танцевать на ней ты будешь не скоро… А ну вверх! На крышу! Шму, тащи этого балабола! Ну!
Ассассин была ниже Габерона на две головы, а уж по комплекции и вовсе терялась на его фоне, но каким-то образом сумела поддержать канонира под руку.
– Держись за меня. Я вытащу.
– Благодарю покорно, госпожа баронесса, - Габерон заскрипел зубами от боли, - Но ваша настойчивость меня смущает. Неужели все готландцы столь чужды тактичности?..
Ассассин внезапно выпрямилась, так, что ее лицо оказалось почти вровень с согнувшимся канониром, а глаза их вдруг и вовсе оказались совсем близко. И в этот раз она не отвела взгляд. Напротив, впилась в его лицо так, словно хотела, чтоб оно было последним, что она видит.
– Габби… Габби, заткнись!
Шму потащила Габерона в сторону лестницы. И хоть она заметно пошатывалась под его весом, Дядюшка Крунч решил, что свое слово она сдержит. Быть может, Пустота больше и не давала ей сил, зато ее собственных, заключенных в тощем угловатом теле, вполне хватало на двоих…
Здание уже ходило ходуном, да так, словно его за все углы трепали огромные киты. Со зловещим хрустом лопался паркет, обнажая содрогающиеся в конвульсиях перекрытия, с потолка падала пластами штукатурка, лестница раскачивалась из стороны в сторону, будто веревочный трап в шторм…
– Ринриетта! Ринриетта!
С жалобным звоном на пол попадали изящные бронзовые карнизы. Из-за алебастровой пыли, облаками висящей в воздухе и облепившей линзы Дядюшки Крунча, он едва видел контуры окружающих предметов. Но лестница на крышу все еще была на месте, хоть и жутковато пошатывалась, скрипя всеми ступенями. Наконец он увидел Ринриетту и облегченно вздохнул – она уже была на лестнице. Он хотел было двинуться вслед за ней, но замешкался на несколько секунд – под ногами обнаружилось нечто важное, нечто, что он не хотел бы оставлять здесь.
Подъем по лестнице оказался серьезным испытанием для его старого изношенного тела. Оно и в лучшие времена с трудом переносило подъем по крутому корабельному трапу, сейчас же готово было развалиться по всем швам. У каждого устройства, будь то корабль или что-то другое, есть заложенный при создании запас прочности… Дядюшка Крунч отгонял эту мысль, но она вилась вокруг, словно голодная рыбина, норовя цапнуть исподтишка.
Они не успевали. Лестница разрушалась на глазах, превращаясь в нагромождение расползающихся брусьев, ступени норовили уплыть из-под ног, в глаза сыпалась деревянная труха и чешуйки краски. Все здание уже ходило ходуном, и Дядюшка Крунч не хотел даже думать, на что похож остров. Он просто вслепую брел вперед, с трудом разбирая в страшном скрежещущем и скрипящем водовороте алый отсвет капитанского кителя.
Габерон, кажется, чувствовал себя не лучше. Каждая ступень для него была сродни непреодолимой стене, на которую он карабкался, рыча от боли и злости. Шму отчаянно тащила его вверх, но она сама была не в лучшем положении, ее ноги то и дело соскальзывали с разъезжающихся ступеней, а облака оседающей штукатурки заставляли надрывно кашлять.
– Быстрее, Габби! Ну пожалуйста, быстрее! – Шму чуть не плакала от бессилия, вновь и вновь пытаясь приподнять его, чтоб преодолеть очередную ступень, - Еще чуточку!