Эта мысль пришла в голову не только мне. Я увидела, как Артанис помощью Артаресто сняла с волокуши жердь для шатра. Вогнав жердь в глубокий снег, они стали закреплять ее растяжками. Что ж, раз у них нашлись силы работать, найдутся и у меня.

Я трясла и теребила Арквенэн, пока она не вылезла из сугроба. Потом побрела к Тиндалу.

У меня не было слов, чтобы утешить его. Не было ответа на вопрос «За что?», который обрушился на меня, едва я позвала его по осанвэ. Не было даже слез — они будто примерзли внутри и теперь кололись, как острые льдинки. Мне хотелось прижаться к Тиндалу и вместе с ним ждать, пока слезы оттают и прольются, пока утихнет первая скорбь, пока кто-нибудь добрый и могучий пожалеет нас, спасет из гибельных льдов…

Но нет. Этого не будет. Никто не поможет нам, если мы отчаемся и опустим руки.

Мы не можем горевать и скорбеть в бездействии, ибо горе наше лишь умножится.

И потому я склонилась над братом, заставила его открыть лицо и уговорила найти мне жировую лампу, мешок с сушеным мясом, а еще нарезать снежных кирпичей для хижины.

Надо шевелиться — приготовить ночлег, встретить отставших, помочь друг другу преодолеть усталость, холод и страх. А потом идти дальше.

Ибо остановиться для нас — значит погибнуть.

Как ни стремились мы вперед, потребовался целый круг звезд, чтобы после бури мы пришли в себя и продолжили путь.

Отставших ждали долго. Чтобы указать им место, Артафиндэ велел через равные промежутки времени пускать в воздух зажженные стрелы. И все равно, прошло около двух часов, прежде чем на ледовом поле собрался почти весь наш Дом. Почти — ибо некоторых мы так и не дождались.

Те, что подходили, еле плелись, подавленные и измученные, в засыпанной снегом, обледеневшей одежде. Некоторые в придачу к грузу тащили на руках плачущих, дрожащих детей. Другие, напротив, шли без всякой ноши. Должно быть, ослабев, они бросили поклажу, чтобы спастись самим. Но, выходит, мы лишились части припасов…

В каждом я выглядывала Ниэллина, но раньше заметила Айвенэн. Она брела, низко опустив голову. Сулиэль и Соронвэ, уцепившись за ее руки, ковыляли рядом. Дети спотыкались на каждом шагу, и даже плакать у них не было сил. У Айвенэн же слезы прочертили по щекам длинные дорожки. Я кинулась к ним, и она, выпустив детей, ухватилась за меня:

— Тинвиэль, ты цела, хоть это радость! Ужас-то какой! Еле спаслись, сотню раз чуть под лед не провалились… А Элеммир? Ты видела? Бедный, бедный!.. Дети так его полюбили, а он… За что ему такая смерть?!

Я не знала.

Никто не заслуживает такой смерти, и уж тем более Элеммир! Он был добрее нас всех, он горько жалел, что сражался в Альквалондэ и сто раз искупил ту свою вину. Он погиб случайно, его убил лед… Или на нем исполнился наш рок, о котором говорил Владыка Мандос?

Выходит, рок разит беспощадно, не выбирая, не считаясь с мерой вины. Как страшно думать об этом!

— Не плачь, Айвенэн, — с трудом шевеля губами, выговорила я. — Лучше надейся. Пусть Владыка Мандос будет милостив к Элеммиру.

— Да какая у Мандоса может быть милость!..

Меня дернули за рукав. Я обернулась — и встретила испуганный взгляд Соронвэ.

— Т-тинвэ! Я так з-замерз! А где Элеммир? — пролепетал он.

— Он п-пропал! Б-бросил нас! — расплакалась Сулиэль.

Слезы, оттаяв, готовы были хлынуть у меня из глаз. Скрепившись, я снова загнала их внутрь. И сказала как могла твердо:

— Элеммир вас не бросил, а спас. Он теперь в Чертогах Мандоса. Он хотел бы к нам вернуться, просто не может.

— Как наш б-батюшка, д-да?

— Нет! — воскликнула Айвенэн с жаром. — Никогда не говори такого!

Сулиэль растерянно хлопала глазами.

— Батюшка ждет вас на том берегу, — пообещала я. — Чтобы прийти к нему скорей, надо согреться и поесть. Пойдемте к Тиндалу.

Айвенэн утерла слезы, мы кое-как отряхнули с одежды детей снег и отвели их в кособокую снежную хижину. Тиндал разжег там лампу и уже натопил воды.

Зря я надеялась, что хлопоты хоть немного успокоят Тиндала! Вид у него был по-прежнему донельзя мрачным. Я осторожно позвала его по осанвэ — и чуть не отшатнулась от кипевшей в его душе бури из скорби, обиды, недоумения, злости… Он тут же закрылся, точно дверь захлопнул: не хотел делиться своим горем даже со мной.

Мне ничего не оставалось, кроме как обнять его. А потом заняться едой. Может, ему полегчает, если он поговорит об Элеммире с Айвенэн?

Но он молчал.

В печали и тревоге ждала я Ниэллина и Алассарэ. Они явились последними. Вместе с Лальмионом и младшими братьями Артафиндэ они привели еще с дюжину отставших сородичей — вконец изнемогших, отчаявшихся, потерявших поклажу, замерзших до оцепенения. Те еле держались на ногах; двоих и вовсе везли, уложив на волокуши.

Артафиндэ первым встретил их. По его распоряжению ослабевших путников увели в укрытия. Лальмион пошел с ними — да, тут нужна будет помощь целителя!