Он объяснил, что заметил, как нос и щеки у меня совсем побелели. Еще чуть-чуть — и они обморозились бы всерьез. А раны от мороза не больно-то поддаются его целительским умениям.

Я содрогнулась. Хороша бы я была с болячкой вместо носа! Повезло мне, что Ниэллин быстро сообразил, как спасти мою красоту. Интересно, поцелуй тоже был ради врачевания? Тогда Ниэллин зря наговаривает на себя — он может защитить от мороза не хуже костра!

Все же нам с Арквенэн не хотелось больше рисковать, и мы замотали лица тряпками.

Однако тряпки были слабой защитой от нового врага. Жестокая стужа проникала даже сквозь меховые куртки. А увязывать поклажу или поправлять что-то в одежде голыми руками и вовсе было мучительно: пальцы быстро замерзали до боли, и болели еще сильнее, когда оттаивали в тепле рукавиц.

Боль эта была благом. Куда хуже, если руки или ноги потеряют чувствительность — тут-то и жди беды. Заледенев, плоть мертвеет, а даже самый искусный лекарь не умеет делать мертвое живым. Ни Лальмиону с Ниэллином, ни Артафиндэ, ни целителям Второго Дома не удалось вылечить тех, кто сильно обморозился во время снежной бури. Идти сами они не могли; завернув в шкуры, их везли на волокушах. После двух дней мучений им пришлось отнять почерневшие пальцы. Давно я не видела Ниэллина таким удрученным, как в тот вечер, когда лекари сделали это! Когда омертвевшую плоть убрали, раны мало-помалу затянулись, и бедняги наконец оправились. Но каково было им остаться калеками?

Если бы могли просить о чуде исцеления Владык! Однако мы отвергли их покровительство, их советы — и их милость. Для нас закрыт путь в волшебные Сады Отдохновения, где врачуется тело и оживает душа. Мы сами обрекли себя на невозвратные потери, проложив свой путь по безжизненным льдам, сквозь мертвящую стужу...

Вне укрытий спастись от мороза можно было лишь движением. Ходьба согревала тем лучше, чем быстрее мы шагали. Предложенный Лордами порядок помогал в этом: отряды выступали с промежутками один после другого, зато потом шли почти без промедлений. А нам, замыкающим, доставалась натоптанная дорога, идти по которой было не слишком трудно.

Айканаро и Ангарато ворчали: мол, брат напрасно сослал их в самый хвост. Какая тут от них польза? Лучше бы они потрудились в разведчиках! А здесь и помогать некому… разве что детишек пасти!

Однако и в этом не было большой нужды: из детей с нами были только Сулиэль и Соронвэ. Да и те стали непривычно тихими, после гибели Элеммира утратив тягу к играм и озорству.

Лучше бы дети озорничали по-прежнему! За шалостями они меньше уставали, без труда поспевали за всеми и даже помогали взрослым. Теперь же они, закутанные поверх шубок в разномастные тряпки, уныло плелись за Айвенэн. Та несла только свою заплечную сумку, другой поклажи у них не осталось. Мы с Арквенэн шли следом, то и дело поторапливая их. Нам было жаль бедняжек, но усадить их на свои сани мы боялись — вдруг без движения они отморозят руки и ноги?

Соронвэ терпел ходьбу молча, только часто шмыгал носом под прикрывавшим лицо платком. Сулиэль цеплялась за руку матери, хныкала, всхлипывала и волочила ноги так, что то и дело спотыкалась и падала.

Когда мы с Айвенэн после очередного падения отряхивали ее от снега, она вдруг спросила:

— Матушка, а в Чертогах… ну, там, где Элеммир… тоже мороз? И он мерзнет, как мы?

Мы опешили. Потом я неуверенно проговорила:

— Вряд ли… Наверное, Элеммир уже не мерзнет. Чертоги в Валиноре, а там тепло.

Про себя я подумала, что, должно быть, бесплотные души вовсе не чувствуют ни холода, ни голода, ни иных мучений. Но что там Владыка Мандос говорил о тоске?

— Хочу туда, — заявила Сулиэль.

— Нет, нет, дитя мое! — Айвенэн порывисто прижала дочь к себе. — Не говори так! Ты не понимаешь… Нам не надо в Чертоги!

— Почему?

— Батюшка вас там не найдет, — подойдя к нам, легко объяснила Арквенэн. — Давай-ка, помогай. Догоним твоего братца, пока он от нас не убежал! Птичка-птенчик, не ленись, крылышками размахнись, поскорей летать учись!

В ответ на потешку для малышей Сулиэль робко улыбнулась. Арквенэн вручила ей боковую постромку от нашей волокуши, а сама бодро потащила сани вперед. Но во взгляде, который она бросила на нас, было куда больше тревоги, чем веселья.

Беспокоясь о детях, во время краткой передышки Айвенэн спросила совета у Ниэллина. Тот ласково поговорил с ребятишками, потрогал им лбы, подержал за руки, а потом отпустил, дав по кусочку лембаса.

— Телом они здоровы, — сказал он. — Это все тоска. Очень уж они горюют по Элеммиру. И по Ингору соскучились сильно. Их бы расшевелить как-нибудь, да поскорее...

Мы и старались расшевелить их, как умели — пели им песенки, загадывали загадки, а Айвенэн на ходу пустилась рассказывать сказку о зайце, обхитрившем лису. Сулиэль и Соронвэ всегда любили эту сказку, и я помнила, как они взахлеб хохотали над проделками зайца-хитреца! Но сейчас они слушали без внимания и по-прежнему плелись скучные и хмурые.

Дело пошло веселее, когда Тиндала и Алассарэ сменили другие разведчики, и они вернулись к нам.

Шутками, прибаутками, необидными дразнилками Алассарэ заставил-таки Сулиэль и Соронвэ засмеяться, а потом побежал от них вперед по тропе, бросив волокушу на Тиндала. Тот призвал детей на помощь — ведь один на один с волокушей ему не догнать напарника-лентяя! Втроем они ринулись в погоню, вынудив и нас ускорить шаг. Когда же мы настигли их, они ловили Алассарэ, желая запрячь его в сани. Тот уворачивался от «загонщиков» и позволил поймать себя, лишь когда увидел, что дети запыхались.