Кровь бросилась мне в лицо, к глазам подступили слезы, и я добавила торопливо:

— Это не помолвочный дар! Он ни к чему не обяжет тебя.

Он вскинул взгляд:

— Правда? Жалко… Тинвэ, да что ты! — воскликнул он, видя, что я готова разрыдаться. — Не в том дело! Твой подарок — чудо, я счастлив буду принять его! Просто… я сейчас не могу надеть.

— Почему?

— Ну… завязывать неудобно…

— Глупости! Дай, попробую.

Я сдернула с Ниэллина рукавицу, решительно задрала вытертый обшлаг рукава… и обомлела. Запястье его было обмотано заскорузлой от сукровицы тряпкой. Схватила его за другую руку — то же самое!

— Что это с тобой?!

Ниэллин высвободил руку и с досадой одернул обшлага:

— Ну… Когда мы на зверя охотились, я рукава замочил. Они оледенели и натерли. Я сначала не брал в голову, думал, пройдет… А оно все болит и болит. Подморозил, наверное.

Вот, оказывается, в чем дело! Ниэллину некогда залечить собственные раны. Чему удивляться? Он сын своего отца!

— Честное слова, я нечаянно. Не затем, чтобы тебя расстроить, — дрогнувшим голосом добавил Ниэллин.

Он решительно схватил браслет, придвинулся — я думала, в благодарность поцеловать мне руку… но он, притиснув меня к себе, приник губами к моим губам. И мое тело само догадалось, как ответить ему!

Было совсем не похоже на тот случайный, торопливый поцелуй! От этого, долгого, все внутри сладко замерло. Осанвэ легко, как цветок, раскрылось навстречу Ниэллину — и его любовь охватила меня теплым и нежным, будто Свет Дерев, коконом. Не стало тьмы и вьюги, страха и забот — они отдалились, исчезли, бессильные проникнуть сквозь невидимый покров.

Никогда еще не испытывала я такого блаженства! Его хотелось длить и длить… Только задохнувшись, я сумела оторваться от Ниэллина.

Он сиял.

Мои губы сами собой расплывались в улыбке. Все было ясно без слов, но Ниэллин спросил:

— Тинвэ. Ты правда любишь меня?

Миг назад я поняла очевидное. И не собиралась снова прятаться от него:

— Да. А ты... ты примешь мой подарок?

— Конечно! Погоди. Подержи еще немного. Я сейчас… сейчас попробую надеть.

Вернув мне браслет, Ниэллин размотал повязку на левом запястье, прикрыл правой ладонью мокрую язву и сосредоточился, как всегда при врачевании. Однако быстро заживить рану у него не получалось: он все напряженней хмурился и сжимал губы. Снег падал ему на руки, таял, оставляя на коже капли воды. Влага выступила и у него на лбу — похоже, лечить себя ничуть не легче, чем других!

— Ах вот вы где!

Вздрогнув, я обернулась — к нам торопился Лальмион. Подойдя к Ниэллину вплотную, целитель резким движением разнял ему руки. Заморгав, как спросонья, тот удивленно воззрился на отца.

— Говорил же тебе так не делать, — сказал Лальмион с упреком. — Решил за уши вытащить себя из болота? Бестолковое занятие! Зря потратишь силы, а то и вовсе их лишишься. Пойдем.

Он развернулся и зашагал обратно, к лекарскому шатру.

Ниэллин виновато взглянул на меня.

Ни в чем он не виноват! Лальмиона, конечно, надо слушаться, но когда еще нам выпадет случай побыть наедине? И я решилась задать вопрос, который все еще беспокоил меня:

— Ниэллин, скажи… Я правда не подурнела оттого, что остригла волосы?

Он аж задохнулся:

— Тинвэ!.. Да если б я не любил тебя давным-давно, влюбился бы сегодня! Никогда еще не видел тебя такой красивой!

Щеки мои согрелись от этих слов — пусть не совсем правдивых, зато каких приятных! Обрадованная, я сама поцеловала Ниэллина.

Второй наш поцелуй удался не хуже первого!

Не слишком скоро добрались мы до лекарского шатра! Когда, отряхнув с себя чуть ли не сугроб снега, мы влезли внутрь, Лальмион сурово отчитал нас за промедление. Странно! В голосе его мне слышалась улыбка, даром, что он с самым сердитым видом хмурил брови.

Наворчавшись, он велел, чтобы я, «раз уж пришла», своими руками положила мазь на болячки Ниэллина. Потом сам поколдовал над ними — и язвы стали затягиваться на глазах! Вскоре на их месте остались лишь розоватые шрамы. Ниэллин с удовольствием размял кисти и тут же попросил меня надеть ему браслет.

Я снова достала свой подарок и, смутившись, оглянулась на Лальмиона. Вдруг ему не по душе дар, что я вручаю его сыну? Или то, что дар вручаю я? Вряд ли Ниэллин успел поговорить с ним…

Целитель кивнул мне ласково и ободряюще.

И я завязала браслет на запястье Ниэллина самыми прочными узлами, какие только знала.

До нашей хижины мы шли едва ли не дольше, чем до лекарского шатра. Метель стихла, но кругом было пустынно — по нашему счету наступил вечер, и все уже разошлись по укрытиям. Над каждым поднимались тонкие струйки пара. Алмазной пылью блистал свежий снег, сгладивший острые грани ледяных глыб. Белесый туман стелился над полыньей – и расцветился зеленым, лиловым, пурпурным, когда в небе над нами вспыхнула огненная корона!