Данные границы определяются не чем иным, как случаями свободного использования патентоохраняемых объектов – действиями иных лиц, не являющимися нарушением исключительных прав. Перечень подобных действий установлен в ст. 1359 ГК РФ. Так, законодатель допускает:

– применение продукта, в котором использован патентоохраняемый объект в конструкции, во вспомогательном оборудовании либо при эксплуатации транспортных средств или космической техники иностранных государств при условии, что эти транспортные средства или эта космическая техника временно или случайно находятся на территории Российской Федерации и указанные продукт или изделие применяются исключительно для нужд транспортных средств или космической техники;

– проведение научного исследования продукта или способа, в которых использован патентоохраняемый объект, либо проведение эксперимента над такими продуктом, способом или изделием;

– использование изобретения, полезной модели или промышленного образца для удовлетворения личных, семейных, домашних или иных не связанных с предпринимательской деятельностью нужд, если целью такого использования не является получение прибыли или дохода;

– разовое изготовление в аптеках по рецептам врачей лекарственных средств с использованием изобретения.

Использование патентоохраняемого объекта в подобных случаях не входит в содержание исключительного права. На указанные действия третьих лиц не распространяется контроль патентообладателя. При этом речь идет об абсолютно всех исключительных правах.

Нельзя не отметить, что в ст. 1359 ГК РФ обозначен еще один случай свободного использования – использование изобретения, полезной модели или промышленного образца при чрезвычайных обстоятельствах с уведомлением о таком использовании патентообладателя в кратчайший срок и с последующей выплатой ему соразмерной компенсации. Между тем в данном случае речь идет не о границах исключительных прав, а об обременении, вызванном чрезвычайными обстоятельствами. Нетрудно заметить, что за подобное использование предусмотрена компенсация. Это указывает на то, что способ использования охватывается исключительным правом. Субъект действует не за границами исключительного права, а в сфере господства правообладателя. Как будет показано дальше, Соглашение ТРИПС относит данный случай к институту принудительного лицензирования (ст. 31), а не к способу свободного использования, предусмотренного ст. 3 °Cоглашения.

В-четвертых, нужно выделить объектные границы. На первом уровне объем правовой охраны ограничивается формулой изобретения, полезной модели, промышленного образца, на втором – принципом исчерпания права. Исключительное право распространяется на сам патентоохраняемый объект, а не на созданные на его основе товары. С применением, предложением к продаже, продажей или иным введением в гражданский оборот или хранением для этих целей продукта, в котором использовано запатентованное изобретение самим правообладателем, либо с момента выдачи им разрешения на соответствующие действия другому лицу происходит реализация предоставленных патентом возможностей, получение сопряженной с ним выгоды. После этого патентоохраняемый объект в юридическом смысле «растворяется», «трансформируется» в определенный товар (вещь – в контексте ст. 128 ГК РФ).

Иным образом складывается ситуация с пределами осуществления права. Сам по себе факт того, что лицо осуществляет именно право, означает, что оно действует в рамках установленных временны`х и содержательных границ такого права. Вместе с тем подобное поведение субъекта может расходиться с внутренним смыслом и институциональным назначением предоставленного ему субъективного права, причиняя вред интересам других участников хозяйственного оборота.

Пределы осуществления исключительного права на патентоохраняемый объект и ст. 10 ГК РФ

Ранее нами было отмечено, что в ст. 10 ГК РФ основной упор сделан на целевой критерий. В то время как в случае с пределами осуществления исключительных прав на патентоохраняемые объекты ключевым является объектный критерий, мотивы и цели избрания правообладателем той или иной правореализационной практики имеют второстепенное значение, хотя недобросовестность патентообладателя, наличие у него умысла на получение несправедливых выгод и преимуществ, бесспорно, могут и должны учитываться при вторжении в сферу его господства, особенно если речь касается инициативных действий правообладателя – предъявления иска о нарушении исключительного права.

Другое дело, что, во-первых, не во всех случаях заведомую (а именно о таковой идет речь в ст. 10 ГК РФ) недобросовестность можно установить. Так, при безынициативной правореализационной модели (отказе в выдаче лицензии) можно лишь предполагать, какими соображениями руководствовался правообладатель. Возможно, он рассчитывает сам в будущем коммерциализировать свою разработку и опасается конкуренции. Возможно, он намеренно блокирует деятельность конкурентов в расчете получить с них несоизмеримые роялти. Забегая несколько вперед, заметим: ст. 5 Парижской конвенции и ст. 1362 ГК РФ предусмотрели в качестве механизма преодоления вредоносного отказа правообладателя в выдаче лицензии принудительную лицензию. При этом ни на международном уровне, ни на национальном в качестве условия подобного ограничения исключительного права не названа ненадлежащая цель правообладателя или заведомая недобросовестность.

Во-вторых, критерий недобросовестности применительно к патентным правам нуждается в любом случае в нюансировке, дополнительном раскрытии.

Симптоматично, что при возникновении необходимости применения рассматриваемого принципа к другим категориям сложных гражданско-правовых споров как в судебной практике, так и в доктрине активизировалась разработка примерного перечня его возможных нарушений в соответствующей сфере, ориентиров оценки поведения управомоченного лица. Показательной в рассматриваемом аспекте является практика применения требований добросовестности и разумности к действиям членов органов управления хозяйственных обществ. До последнего времени косвенные иски о возмещении убытков, причиненных хозяйственному обществу такими субъектами, основывающиеся на ст. 71 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» и ст. 44 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», удовлетворялись не более чем в 5–7 % случаев. При этом судами демонстрировалась очевидная неготовность применять оценочные категории «добросовестность» и «разумность» для разрешения подобных корпоративных конфликтов. Поворотным моментом стало принятие в 2013 г. Пленумом ВАС РФ постановления «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» [168] . В рамках данного акта впервые в российской правовой системе были установлены четкие примеры возможных проявлений недобросовестности и неразумности в соответствующей сфере.