Шрифт:
Что касается источников общего права, то при отсутствии их кодификации, первостепенное значение отводилось принципам и обычаям. Обычаи в понимании английских юристов – это персональные права и привилегии. Они уникальны, ибо принадлежат отдельному лицу, а их действие ограничено рамками определенной территории. История происхождения обычаев, как правило, не прослеживается документально, а если документальное подтверждение обычая имеет место, то оно не является общеизвестным. С незапамятных времен свои обычаи существуют в графствах, городах, округах, манорах. 294
294
См.: Coke E. The First Part of the Institutes of the Laws of England, or a Commentary upon Littleton. The Thirteen Edition. L., 1775. P. 115b, 344a. Сэр Эдвард Кок (1552-1634), политик и самый известный юрист эпохи Елизаветы I и Якова I. Окончил Тринити колледж в Оксфорде, был стряпчим и спикером палаты общин. В 613-1616 гг. – лорд-главный судья Англии и Уэльса. Был адвокатом на суде над У. Рэйли. См.: Baker J. An Introduction to English Legal History. L., 2002.
Принципы общего права, зародившиеся в глубокой древности, уже к началу XVII в. оценивались правовой теорией как те же обычаи, только действующие на территории всего государства. Общее право Англии, согласно характерному мнению генерального атторнея Ирландии в первой трети XVII в. Дж. Дэвиса, есть «не что иное, как общий обычай королевства», который сохраняет силу с давних времен. 295 Все прочие законы королевства не должны были противоречить принципам общего права, которое призвано было определять границы самой королевской власти. 296
295
См.: Sommerville J. P. Politics and Ideology in England, 1603-1604. L., 1986. P. 89-90.
296
По этому поводу знаменитый юрист XVII в. Э. Кок вступил в острую полемику с Яковом I. В 1609 г. он заявил монарху, считавшему себя достаточно компетентным для принятия решений по правовым вопросам, что для заключений, «касающихся жизни, наследства и богатства подданных», мало одного природного ума, которым от рождения наделен Яков I, нужно еще знание английских законов. «Король не должен подчиняться человеку, но Богу и закону», – цитировал Э. Кок Г. Брактона, английского юриста XIII в.См.: The Reports of Sir Edward Coke, Knight, the Chief Justice of the Common Pleas. L., 1826. Vol. VI. P. 282. В 1610 г., выступая против попыток короны поднять значение королевских прокламаций до статуса законодательного акта, судьи, заявили: «Право Англии подразделяется на три части: общее право, статутное право и обычай, но королевские прокламации не относятся ни к одной из них, а король имеет только ту прерогативу, которую дает ему право страны». См.: Ibid. P. 299.
Неизменность и традиционализм, характерные для норм общего права, оценивались в теории общего права как синоним совершенства (perfection). Поэтому стремление к переменам в общем праве всегда рассматривалось как зло, ведущее к потрясению государственного устройства. Поэтому первым и главным критерием верности или ложности той или иной точки зрения, высказанной публично, являлось ее полное соответствие правовой традиции. Известный специалист в области английского общего права конца XIX в. Ф. Мейтленд полагал, что своеобразие английского права объясняется тем, что оно возникло из неписаного обычая, получившего всеобщее одобрение в результате применения. Характерной чертой такого права является уже отмеченная уникальная историческая приспособляемость. 297 Теория общего права, сформулированная выдающимся правоведом У. Блэкстоуном в XVIII в. предполагала, что норма права «открывается» судом в процессе производства по конкретному делу. В соответствии с основами этой теории статутное право (statute law), понимаемое прежде всего как королевское законодательство, находится в весьма специфическом положении по отношению к общему праву: оно является скорее исключением, поскольку творит норму с целью немедленного устранения возникших противоречий. 298 Подлинный смысл права является в практике, длительности применения и опыте. Судебное решение как основа общего права всегда ретроспективно: оно относится к событию, которое имело место в прошлом. Поэтому суд провозглашает право в том виде, в каком оно уже сложилось к моменту вынесения судебного решения, т. е. использует его таким, каким оно было до этого, а не таким, каким оно должно быть. Сопоставляя право с языком, У. Блэкстоун считал, что правовые нормы появляются так же, как языковые единицы. В некотором смысле язык и право «придуманы» людьми и имеют общую природу, поскольку происхождение их неизвестно. 299
297
См.: Pollock F., Maitland F.W. The History of English Law. Cambridge, 1923. Vol. I. P. 30.
298
Упомянутая выше резолюция Карла I на «Петиции о праве» показательна и в этом отношении. Полностью она звучала так: «Король желает, чтобы право осуществлялось в соответствии с законами и обычаями королевства [т. е. в соответствии с нормами обычного права]. И чтобы статуты [т. е. нормы, фиксированные в королевском законодательстве] исполнялись должным образом, дабы его подданные не имели причины жаловаться на обиды и притеснения, противоречащие их старинным правам и вольностям [очевидно, что статутное право воспринимается здесь как экстраординарная мера: статут принимается только в том случае, когда требуется немедленное устранение несправедливости, невозможное в рамках общего права; нормы статутного права не могут противоречить общему праву], сохранить которые он считает себя по совести так же обязанным, как и охранять свою прерогативу» [т. е. королевская прерогатива, как будет показано ниже, укоренена в общем праве и по сути является его частью]. В этом случае ирония Карла I по поводу данной формулировки вполне объяснима: парламент также был обязан действовать в рамках прерогативных полномочий монарха. Выходя за ее рамки, парламент не только игнорировал нормы общего права, но и в известном смысле выступал против самого себя. Следует помнить, что именно петиции были первой процедурной формой взаимодействия парламента и королевской власти. Характерно, что петиции сохраняли практическое значение вплоть до Славной революции 1688 г. и использовались в случаях, когда парламент просил о разъяснении смысла действующих норм, которое не могло быть оформлено в виде статута.
299
См.: Blackstone W. Commentaries on the Laws of England. Book I. L., 1765. P. 241-244. Уильям Блэкстоун (1723-1780), английский политик, юрист, адвокат, философ и историк права. Окончил Пемброк колледж в Оксфорде. В 1741 г. вступил в Миддл Темпл, в 1750 г. получил степень доктора права. С 1753 г. преподавал в Оксфорде, в 1758 г. возглавил кафедру общего права. В 1761 г. избран в палату общин от округа Хиндон (Уилтшир). С 1771 г. – судья Суда общих тяжб. См.: Priest W. William Blackstone: law and Letters in the Eighteen Century. Oxford, 2008.
Влияние столь специфичной правовой системы на процесс трансформации конституционного устройства и партийно-политической системы Великобритании первой трети 20-х – середины 30-х гг. XIX в., было многообразным и противоречивым. Его осмысление требует особого внимания к нескольким аспектам проблемы, первым из которых является роль английского права в становлении тех институтов и правовых инструментов, которые, обеспечивая относительный консенсус для конкурирующих групп политической элиты, создавали условия для постепенной трансформации личных привилегий в формальное и безличное право. Главную роль в этом сыграло английское общее право. 300
300
Ниже будет показано, что оно же являлось одной из опор ординарной прерогативы английских монархов.
Идея о том, что формальное и безличное право общее право стало основой политического и конституционного развития в период от Славной революции 1688 г. до первой парламентской реформы 1832 г., является одной из характерных для вигской историографии. Однако, если вигская историографическая концепция в последние сорок лет была подвергнута серьезной критике, то в отношении той роли, которую сыграло общее право, такой ревизии не произошло. Поэтому, обращаясь к исследованию той роли, которую сыграло общее право в процессе трансформации конституционного устройства и партийно-политической системы Великобритании первой трети 20-х – середины 30-х гг. XIX в., следует с осторожностью относиться к целому комплексу упрощений, характерных для вигской историографии.
Во-первых, следует помнить, что Вестминстерские королевские суды общего права никогда не являлись тем, чем для нас являются сегодня суды общей юрисдикции Вплоть до судебной реформы 1875 г. обращение в королевский суд рассматривалось как привилегия, о предоставлении которой частные лица обязаны были просить. Перечень случаев, когда выдавались судебные предписания, расширялся очень медленно. Их насчитывалось 56 в 1227 г., когда был составлен их первый список для судей, и только 76 в 1833 г., когда подобный порядок обращения в королевские суды был пересмотрен. 301
301
См.: Maitland F. The Forms of Action at Common Law. L., 1948. P. 52.
Во-вторых, нужно обращать пристальное внимание на то, к защите какого права прибегали субъекты правоотношений. Королевские суды, для которых существовал единственный интерес – интерес королевства и короны – уже в период Славной революции 1688 г. получили в Англии самую полную юрисдикцию. Напротив, суды, рассматривающие споры частных лиц (именно к такой категории в привычной нам системе права относятся земельные споры, составляющие подавляющее число тяжб в традиционной феодальной системе), не получили распространения, а вместе с ними не получило распространения само понятие частного права. Известный юрист Гленвилл уже в конце XIII в. прямо писал о том, что частные соглашения не охраняются судами английской короны. Все тяжбы, подсудные королевской юрисдикции, рассматривались как споры публично-правового характера. 302
302
См.: Clanchy M. T. The Treatise on the Laws and Customs of the Realm of England Commonly Called Glanville. L. 1965. P. 112-114. См. также: Maitland F. Glanville Revised // Harvard Law Review. Vol. VI. Cambridge (Mass.), 1892. P. 62.
Эта публичность проявлялась в специфической технике предписаний, по которым обращались с иском в королевский суд. Предписание представляло собой не просто разрешение действовать, данное истцу. Оно являлось результатом обращения последнего к королевской прерогативе в области правосудия, что уже само по себе подчеркивало публичный характер общего права. Именно в силу прерогативных полномочий короны ответчику предлагалось не нарушать права и удовлетворить требования истца. В противном случае истец мог предъявить ответчику иск. Но и здесь следует помнить, что данный иск рассматривался королевским судом не столько потому, что ответчик возражал против притязаний истца, преследуя свой частный интерес, сколько в связи с его неповиновением приказу должностного лица короны. При выдаче предписания главным вопросом являлось не установление истины по конкретному спору, а определение того, насколько правомочным является обращение лица к королевскому правосудию. Удовлетворение требований истца, даже сумевшего добиться доступа в Вестминстерские королевские суды, ни в коем случае не было гарантировано. Но публичный характер исков и постепенное расширение числа случаев, гарантирующих обращение в суды общего права, привели к постепенной трансформации личных привилегий элиты, связанных с возможностью обращения к королевскому правосудию, в безличные права для достаточно широкого круга лиц. Результатом этого процесса стало появление уникальных правовых инструментов, позволявших структурировать патрон-клиентские отношения внутри элиты в условиях, когда эти отношения перестали опосредоваться владением землей. 303
303
В конце XIX в. известный историк Ч. Пламмер ввел в научный оборот термин «выродившийся феодализм» (bastard feudalism). Этот термин использовался для описания промежуточного между классическим феодализмом и современной конституционной системой политического режима. Его смысл заключается в том, что политическая власть и взаимодействие короны и аристократии стали определятся отношениями, прямо не опосредованными владением землей. Важнейшими социальными скрепами для аристократии становятся личные и финансовые связи, а также отношения патронажа. В середине XX в. в научный оборот был введен синонимичный термин «фискальный феодализм». См.: Hurstfield J. N. The Profits of Fiscal Feudalism, 1541-1602 // Economic History Review. New Series. 1955. Vol. 8. P. 59; Hurstfield J. N. Corruption and Reform under Edward VI and Mary: the Example of Wardship // English Historical Review. 1953. Vol. 68. P. 22-36; Hurstfield J. N. Lord Burghley as a Master of the Court of Wards, 1561-1598 // Transactions of the Royal Historical Society. Fourth Series . 1949. Vol. 31. P. 95-114. В конце XX в. шотландский историк А. Макфарлейн отметил, что «выродившийся феодализм» был куда сложнее, чем стереотипная феодальная система. По мнению А. Макфарлейна, автор термина Ч. Пламмер использовал его именно в смысле злоупотребления – фальсифицированный феодализм. Сам А. Макфарлейн предлагает несколько иное толкование предложенного Ч. Пламмером термина: имеющий внешнее сходство, напоминающий классический феодализм. Он исходит из того, что «выродившийся феодализм» представлял собой неотъемлемую составляющую социально-политического порядка Англии в период «долгого XVIII в.». Финансовые связи и патронаж в этой системе не являлись способом коррупции (в современном понимании этого слова). Это был еще один естественный способ упорядочивания социальных отношений. См.: Plummer C. The Governance of England. L., 1885. P. 23-25; Stubbs W. The Constitutional History of England. Oxford, 1891. Vol. 1. P. 167; Macfarlane A. The Origins of English Individualism. Oxford, 1978; Macfarlane A. England in the Fifteenth Century. L., 1981. P. 23.