Наибольшее внимание реформе 1828 г., в целом изученной несколько слабее католической эмансипации, уделяет профессор Оксфордского университета М. Уоттс. Он полагает значение этого вопроса в британской политической повестке того времени несколько преувеличенным, а степень «страданий» диссентеров от ограничительных законов – спорным. 281 При этом одни исследователи, вслед за профессором университета Толедо У. Энрикес, полагают, что эти меры были действительно обременительны. 282 Другие же, как сторонник взглядов М. Уотса Дж. Мурман, считают, что степень негативного влияния этих ограничительных мер во многом преувеличена. 283

Анализ историографической ситуации, сложившейся к настоящему времени вокруг проблем, касающихся места и роли религиозного фактора в «конституционной революции» в Великобритании первой трети XIX в., со всей очевидностью показывает, что религиозный фактор не только вернулся на страницы исследований, посвященных конституционной истории и истории партийно-политической системы страны, но и занял в них весьма важное место. При этом в современной британской историографии с начала нашего столетия все большую значимость обретает точка зрения, в соответствии с которой реформы 1828-1829 гг. не являлись некой важной, но все же прелюдией к событиям 1832 г., а занимали совершенно самостоятельное и особое место в проблематике «»конституционной революции», заставляя по новому взглянуть не только на ее содержание, но и хронологию. 284 Характерно, что религиозная проблематика в последнее десятилетие заняла подобающее ей место и в работах отечественных историков, что указывает на критическое переосмысление историографической традиции, сложившейся к концу 80-х гг. прошлого века. 285 При этом находит новое подтверждение исследовательская позиция М. П. Айзенштат, которая определила время после 1822 г. как «начальный этап трансформации институтов старого порядка», в которой религиозные проблемы играли не последнюю роль. 286 Особого внимания заслуживает то обстоятельство, что религиозные аспекты «конституционной революции» в Великобритании первой трети XIX в. исследуются в тесной взаимосвязи с проблемами конституционной истории и истории партийно-политической системы страны. 287

Таким образом, период конца XVII – первой трети XIX вв. стал поворотным моментом в политической истории страны. Именно в это время произошел постепенный переход от ограниченной монархии к конституционной, и были заложены предпосылки трансформации системы прерогативных ограничений в конституционные механизмы и структуры политического участия современного типа. Выше было показано, что ключевые аспекты конституционной истории и истории партийно-политической системы страны на протяжении «долгого XVIII в.» в целом и насыщенного преобразованиями во всех указанных сферах исторического отрезка с 1822 по 1835 гг. в частности, получают в современной историографии совершенно новую, более взвешенную и осторожную оценку. Постепенно к исследователям приходит осознание того, что переход от ограниченной монархии поздних Стюартов к конституционной монархии современного типа следует рассматривать не как одномоментный акт, но ограничиваемый довольно широкими временными рамками процесс. Его начало связано с событиями Славной революции 1688 г., в ходе которых ординарная и экстраординарная прерогатива английских монархов впервые в конституционной истории страны были ограничены парламентским актом. Завершение этого процесса приходится на период 1822-1835 гг., когда произошли важнейшие изменения, затрагивающие конституционную и партийно-политическую систему страны: предоставление политических прав диссентерам и католикам, крупнейшая с конца XVII в. реформа политического представительства, а также были осуществлены организационные изменения, повлиявшие на роль и место политических партий в политической системе страны и прекратилось использование прерогативных полномочий короны при формировании кабинета министров.

Такое понимание смысла и направленности процесса эволюции английского конституционного устройства, политических институтов, институтов участия и политических практик конца XVII – первой трети XIX вв., сформировавшееся в критической историографии последнего тридцатилетия, привело к формированию нового образа той уникальной трансформации, которую пережили учреждения и практики «старого порядка» в этот период. Если в середине 80-х гг. прошлого века Дж. Кларк и Дж. Блэк писали о политических институтах и общественных практиках Англии исследуемого периода как характерных для страны традиционного «старого порядка», то в последнее десятилетие данная историографическая оценка модифицируется в нескольких ключевых аспектах. Исследование влияния общего права на конституционное устройство и партийно-политическую систему страны на протяжении «долгого XVIII в.», заставляет современных исследователей акцентировать внимание на изучении особенностей английского варианта «старого порядка», оценивая последний как трансформирующийся и исторически-преемственный тип политической системы, к анализу институтов и практик которого следует подходить с осторожностью, избегая искажающих его содержание историографических клише.

Первым из них, без принуждения покинувшим работы как англоязычных, так и отечественных историков последнего времени, стала традиционная оценка событий 1688 г. как перехода от абсолютной монархии к конституционной. Она уступила место более сложной и взвешенной историографической концепции, в соответствии с которой усиление «абсолютистских» тенденций в управлении следует увязывать скорее с процессом образования современного государства. Институциональное закрепление этих тенденций было в разной степени успешным и зависело от конкретных исторических условий. В английском варианте «старого порядка» степень такого успеха была минимальна, поскольку ординарная королевская прерогатива здесь оказалась ограничена уникальными институтами общего права. Поэтому события Славной революции 1688 г. все чаще оцениваются лишь как начало трансформации политических институтов и практик «старого порядка» в конституционные механизмы современного типа. Политический режим, в рамках которого происходила эта трансформация, характеризуется как ограниченная, или, применительно к поздним Стюартам, персональная монархия.

Эволюция ключевых элементов конституционного устройства и партийно-политической системы в конце XVII – первой трети XIX вв. при таком подходе вписывается в совершенно особый контекст. Конституционный характер английской монархии после Славной революции 1688 г. и утверждения о роли парламента как законодательного органа с соответствующим современной конституционной модели набором полномочий все чаще подвергаются обоснованному сомнению. Английская монархия конца XVII в. могла оцениваться как конституционная лишь в том специфическом, отличном от современного понимания смысле, что она была прочно укоренена в институтах общего права. Формирование конституционных механизмов и политических практик современного типа активно продолжалось вплоть до первой трети XIX в. Этот многоаспектный процесс был связан с постепенным переходом ряда прерогативных полномочий короны к парламенту и позднее – к лидеру парламентского большинства в палате общин. В результате парламент оказался не только проводником ординарной королевской прерогативы, но и получил закрепленное прецедентами право самостоятельного формирования политической повестки. Вторым направлением этой трансформации стало реформирование института политического представительства, тесно связанное с процессом преобразования личных привилегий элиты, организованной в корпоративное по характеру представительство, в формальное и безличное избирательное право, сделавшее возможным появление механизмов репрезентации современного типа и способствовавшее становлению парламента в качестве законодательного органа. В этом отношении исследовательские акценты сместились с поиска прецедентов, обеспечивших переход прерогативных полномочий короны в руки парламента, к анализу факторов, обеспечивших преемственную эволюцию политической системы в ходе подобных значительных изменений.

Трансформация традиционных по характеру политических институтов, институтов участия и политических практик Великобритании конца XVII – первой трети XIX вв. в современные конституционные механизмы дополнялась появлением в парламенте прообразов политических партий. Традиционный для вигской историографии подход, в соответствии с которым действия лидеров политических группировок элиты в парламенте XVIII в. оцениваются так, как если бы имело место реальное политическое разделение интересов, связанное с характерными для конца XIX вв. механизмами политической репрезентации, сменился более взвешенным взглядом. Современная историография проблемы исходит из того, что вплоть до конца XVIII – середины 20-х гг. XIX вв. роль партий в механизме реального управления страной была весьма скромной. Положение коренным образом меняется только в период 1822-1835 гг., когда появляются новые формы партийной организации на основе идеологических представлений и способы обеспечения партийного единства, связанные с современными механизмами репрезентации. До этого времени парламентские фракции оцениваются как группировки элиты, структурированные на основе патрон-клиентских отношений.

Наконец, особого внимания заслуживает то обстоятельство, что процесс трансформации традиционных политических институтов и практик приобрел более интенсивный характер во второй половине 20-х – середине 30-х гг. XIX в., что заставляет во многом переосмысливать концепт «конституционной революции» Именно этот хронологически небольшой период стал завершающим этапом в становлении современных конституционных механизмов и политических практик и точкой отчета в оформлении характерной для конституционной монархии партийно-политической системы. Помещенный современной историографией в более широкий исследовательский контекст, этот период, несмотря на большое количество исследовательских работ, посвященных ему, и богатую историографическую традицию, оказался недостаточно изученным.