Плотно сомкнув губы, старик смотрел на Арлину. Та лежала в забытьи. Разметавшиеся по горячей подушке волосы спутались и взмокли. Лоб покрылся испариной, тело пылало, жар подбирался к сердцу. 

Тайернак засучил рукава и потёр свои ладони, словно разогревал их, хотя тело почти бездыханной девушки меньше всего сейчас жаждало очередного костра. Осторожно, будто он касался нежнейшего шёлка, а не изуродованной язвами кожи, колдун провёл пальцами по щекам Арлины, перешёл на шею, спустился ниже, бережно касаясь упругой груди. А следом за его пальцами по горячему телу потянулись ледяные змейки. Обгоняя друг друга, они тушили марево пожара и оставляли вместо себя хрупкие снежинки, не таявшие ни при каких обстоятельствах. 

Холодные руки прошлись по обожженным ногам так нежно, будто гладили, затем снова поднялись, коснулись спины и вновь вернулись к груди, засыпая остатки костра чистым свежим снегом. 

Скрипнула входная дверь – это мадам Потаж и Грибо принесли всё необходимое и тут же скрылись в тёмном холодном коридоре. 

Тайернак налил в миску воды, откупорил бутылочку с заморозником и собирался уже отсчитать нужное количество капель, но, бросив взгляд на не тающие снежные кристаллики, передумал и отставил склянку в сторону. На глаз добавил цветков желтивера, пахнущих настолько едко, что слезились глаза, всё перемешал, обмакнул в полученную жидкость тряпку и, не выжимая, провёл ею по телу Арлины. Снег тут же растаял, жар отступил, а кожа на глазах успокаивалась и бледнела. Ожоги исчезали один за другим, и так продолжалось, пока последний не побелел и не растворился. 

Взяв в руки баночку с мазью, старик повернул крышку – небольшая душная комната наполнилась нежным ароматом фиалки, смоченной весенним дождём. Набрав пальцами мази, колдун нанёс её на места ожогов и начал медленно втирать. Грубая и шершавая, испорченная ядовитым соком коровяка, кожа постепенно менялась: становилась бархатной и возвращала себе свой привычный здоровый цвет. 

Маленькой баночки хватило надолго. Со стороны даже могло казаться, что она бездонная – мази старик не жалел, а та всё не кончалась и не кончалась. Когда, наконец, каждый дюйм тела Арлины был покрыт чудодейственным лекарством, Тайернак успокоился, закрыл банку крышкой, отставил в сторону, вытер руки о край одеяла и, накрыв тем одеялом спящую девушку, пододвинул к кровати старое серое кресло с жёлтыми полосками и опустился в него. 

Он сидел очень долго, так и не сомкнув глаз. Смотрел в никуда, изредка хмуря и без того морщинистый лоб. А когда за окном забрезжил рассвет, поднялся, подошёл к изголовью кровати и склонился над Арлиной. Та спала крепко. Дыхание было ровным, а кожа столь свежей и нежной, что старик не удержался и провёл по щеке тыльной стороной ладони. Сухие девичьи губы в ответ слегка приоткрылись, словно надеялись на каплю живительной влаги или что-то ещё. 

В кувшине оставалась вода. Тайернак смочил свои пальцы и осторожно, едва касаясь и боясь сделать неосторожное или резкое движение, провёл ими по бледным губам Арлины. Прохладные капли тут же проникли в сухие трещинки, но губам было мало.

Старик склонился над девушкой так низко, что смог ощутить её легкое дыхание на своей щеке. Грудь, прикрытая одеялом, волнительно вздымалась, а пальцы начинали теплеть. Взяв руку девушки в свои, Тайернак приложил её к своим губам, а затем бережно опустил обратно. 

Медленно подавшись назад, он распрямился, взял трость и сжал её так крепко, что та была готова захрустеть. А после тихонько вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

В комнате было прохладно и сильно пахло фиалками. Арлина любила эти нежные цветы; они напоминали о детстве. Растут в низине, куда редко заглядывает солнце, а ступишь ненароком – так под ногами хлябает. Но откуда им взяться здесь, в каменной комнате, где ни травы, ни земли, ни свежести мокрых листьев? 

Девушка приподнялась на локте и тут же упала обратно на подушки, тяжело дыша и силясь припомнить события прошлой ночи. От стыда закрыла глаза и провела рукой по мокрому лбу. Как же неловко! Как теперь ему в глаза смотреть? Хоть и старик, но всё равно мужчина... 

Вздыхая и переживая, Арлина спустила ноги с кровати, встала, с грустью посмотрела на разорванную одежду, валявшуюся на полу, завернулась в покрывало и осмотрелась. 

На столике у окна находилась миска с холодной водой, рядом с ней – бутылочка с непонятной жидкостью и баночка с мазью. Арлина отвернула крышку и вдохнула нежный аромат фиалок. Так вот откуда запах. 

Стоявшее ранее у окна кресло теперь почему-то пододвинули к кровати. Через его спинку было перекинуто скромное светло-серое платье, на манжетах и по низу отделанное неброским кружевом. Ткань была лёгкая, но плотная: именно то, что нужно в местах, где всюду сыро и холодный камень. А на сидении лежали аккуратно скрученные чёрный кожаный поясок с металлической застежкой в виде четырёхлистного клевера и светло-серая лента для волос. Но и это было ещё не всё.

Приподняв платье со спинки кресла, Арлина залилась краской. Прямо под ним лежало белоснежное бельё. Без лишних украшений и изысков, без кружев, но из тончайшего хлопка. 

Скорее скинув с себя покрывало, Арлина взяла в руки новую одежду и нырнула в неё, радуясь мягким тканям. Платье мигом согрело. Лёгкое, с расклешенной юбкой, оно никогда не привлекло бы посторонних любопытных взглядов, но было тёплым и удобным. 

А ещё под креслом стояли новые башмаки. С круглыми носами, на небольшом каблучке, они были Арлине впору и сидели на ноге, словно обнимали: не хлябали и не тёрли.