– Не беда, что мы любим, беда в том, кого и как мы любим!..

С линии горизонта на нас смотрели две пары глаз. Мы переглянулись – никто не выказал возражения, и нас стало пятеро.

Литовка Агне и мегрел Мераб хотели, похоже, того же, что и мы: оказаться на нулевом уровне Вечности. Нулевой уровень – это выход из лабиринта, а скольким душам нужно объединить свои личные воображаемые пространства, чтобы выстроить лабиринт земных чувствований, этого никто не знал. Вечность предоставляла возможность лабиринты выстраивать, Вселенная побуждала искать выход из него на Землю. И просто: пройти туннель воображений, и небезопасно сложно: туннель может оказаться миражом, как и выход из него.

Мегрел – почти то же самое что и грузин, имел густо-красное сияние, у литовки, моей ровесницы, оно было зеленым. Мераб долго не открывался душам, но лазурный цвет глаз, больших и раскосых, был ему до боли знаком – причем эта боль душу не покидала, – и он впустил Агне в свое личное пространство. А затем, узнав, что случилось с ее телом, предложил объединить их чувствования. Она согласилась, а после, услышав от души Мераба мало похожую на раскаяние историю его тела, не то что бы уж сильно огорчилась, но вынуждена была признать – поспешила!

Агне казалось, что все это сон: и смерть ее тела, и Вечность, и импульсы Вселенной. А бирюзовое Азовское море, что сейчас плескалось рядом с ее босыми ногами, такое маленькое-маленькое на географической карте – продолжение сна. Ее внешний вид мало сказать, что нас смутил, и в то же время нагота девичьего тела под прозрачным шелком кружевного пеньюара зажгла во мне страсть. Даже в Вечности! Нордин, правда, сразу же прикрыл ладонью глаза, будто от солнца, оставив при этом пальцы растопыренными. Но, ни мне, ни ему не удалось скрыть охватившее нас горячее волнение, и в эти земные минуту-другую в пространстве Вечности наше сияние, уж точно, рябило, так рябило! А когда Агне еще и собрала жемчужные, до пояса, волосы за спиной – скорее, машинально, ее подтянутые и упругие груди с торчащими колышками сосками так заметно подвинули вперед шелк, что его цвет, алых роз, будто осыпался в этом месте.

– O, mein Gott!.. – не сдержалась Марта.

Агне тут же поспешила объясниться:

– Извините меня, за мой вид… Такая я из моего сна…, и я не хочу просыпаться.

В ее голосе не было безумства, обмануться желанием – в этом признавался извиняющийся голос. Агне повернулась головой к Мерабу, все еще удерживая руками пепельный ручей волос за спиной, и – опа: на ее правом виске зияло окровавленной чернотой маленькое отверстие.

– О, мой Бог! – в очередной раз, но в ужасе, произнесла Марта.

– Пулевая рана!.. – пояснил Мераб.

Нам стало понятно, почему Агне не хотела просыпаться…

…Она родилась в польском городе Легница. Отец поляк ушел из семьи, когда ей исполнилось семь лет. Ушел не к другой женщине, а от ее мамы, изумительно красивой и женственной Эгле. Она полагала, что заслуживает большего, чем мог ей дать машинист скоростного поезда класса «Pendolino».} Родители по-прежнему жили в Вильнюсе, сюда она и перебрались с Агне, год спустя.

Эгле знала, чего хотела от жизни, и вскоре у Агне появилась своя комната в белом-пребелом домике в престижном районе Вильнюса, где старая городская архитектура восхищала. Подруг у мамы не было, а друзей, в основном, мужчин – много. И много ночей Агне засыпала одна. Когда же стала замечать маминых мужчин, ощутила и их липкие взгляды на себе. Это и забавляло, и нравилось.

Ее первые чувственные влечения к парням пришлись на время учебы в колледже. Желающих быть ее кавалерами было не меньше, чем открыто ухаживающих за ней – их числом Агне не уступала своей маме, такой же пленительной лицом и телом. Был у нее и первый сексуальный опыт, но не с парнем из колледжа. Может, она и унаследовала от Эгле, или переняла от нее предпочтения в возрасте и респектабельности взрослых мужчин – над этим как-то не задумывалась, да тот самый, первый, сексуальный опыт с известным в Литве рок-музыкантом она оборвала. Не понравилось, и не такой представляла себе мужскую любовную страсть. Тем не менее, чувственное влечение к мужчинам у нее не пропало, и в возраст девичества она входила желанной не одним десятком кавалеров и ухажеров и, к тому же, настоящей красавицей без макияжа. Знала об этом и нередко очаровывающей данностью банально пользовалась.

Не знала Агне лишь о том, что в их, с Эгле, доме однажды появится мужчина тридцати трех лет, не женатый, изысканно одетый во все черное и с манерами Зорро, только без маски известного всему миру героя. И при нем она прочувствует себя впервые слабой, беззащитной и униженной одиночеством. И, как-то, она признается в этом маме в том, что влюбилась с первого взгляда, и с тех пор ее сердце ранено одиночеством, – только имя своего Зорро ей не назовет. Не посмеет назвать, да и не смогла бы – это был мужчина Эгле. Это мама признается дочери, что по-настоящему влюблена в Йоноса, наконец-то, прочувствовала сладость от близости с ним, а ведь ей тридцать пять, хочет за него замуж и родить ему ребенка.

Новый 2018 год они встретят втроем. Эгле будет сиять, и порхать, как обычно говорят о таком состоянии влюбленной женщины, а ее наряд, нет, даже не намекал – кричал той ночью о желании близости с Йонасом. Такой счастливой она еще никогда не была, а жадность к удовольствию, которого она не испытала ни с одним мужчиной до него, казалась ей оправданной. Обманывала мужчин демонстрациями ложных чувств, обманывалась сама, что так уж искусна в роли куртизанки, но теперь все это в прошлом. Осталось лишь доиграть, всего-то, одну роль оскорбленной супружеской изменой супруги. 22 января прилетит из Штатов Эндрю, подарит ей обещанное свадебное кольцо с изумрудом, наверняка, еще что-то, а после… Будь что будет – после! Но Эндрю будет последним, кому курьер доставит собственное тело в качестве рождественского подарка и получит за это и его стоимость, и хорошие чаевые…