Наступивший новый год угнетал Агне близостью к Йонасу. За столом она касалась его невзначай, разговаривала с ним и даже любовалась осанистым видом своего Зорро, когда Эгле подходила к нему сзади, прижимала к груди, а он со сдержанной нежностью улыбался. И эта близость к женскому счастью мамы не радовала. Ей было невыносимо больно и вместе с тем стыдно за себя – вот она, какая, шальная любовь! И первая, позвавшая в дорогу наслаждений, и первая, что привела к несчастью. Ожидаемому, конечно, ведь Йонас был тоже влюблен в маму, но очень уж быстро заставившее себя прочувствовать.

Сославшись на позднее время, Агне удалилась к себе в комнату. Не прошло и получаса, как за стеной, в маминой спальне, звуки любовной суеты были безжалостны к ней и, будто нарочно, замедляли время. А еще, эта ночь открыла в Агне боль с клыками и когтями хищного зверя, а когда боль-зверь в ней успокаивалась, становилась маленькой-маленькой мышкой в ее душе и грызла, грызла, грызла изнутри…

…Шоумен Эндрю прилетел из Чикаго, как и обещал Эгле на Рождество, и вынужден был согласиться на встречу с ней только 22 января: Эгле – замужняя женщина! Ближе к ночи она собралась и ушла. Агне позвонила из такси – у Йонаса есть ключи от дома, он придет, когда освободится.

Ее первый, по-настоящему возлюбленный, мужчина почти ничего о себе не рассказывал, но по тому, какие фокусы с картами он иногда показывал дочери, она предполагала, даже была уверена, что Йонас игрок в казино. Да он и приходил, обычно, под утро, а его манеры самодостаточного мужчины, глаза которого постоянно открыты и непонятны во взгляде, лишь доказывали: игрок! И, причем, игрок на большие деньги, и кому везет чаще, чем не везет.

Эгле полагала вернуться до прихода Йонаса, потому и сказала ему, когда он позвонил, чтоб не включал свет и насладился ею спящей и грезящей о нем, единственно желанным, во сне. Но, то ли забыла, то ли не предала этому значения – не отключила связь с дочерью, разговаривая с ней перед этим по телефону. Агне слушала щебет влюбленных, представляя себя на месте мамы. И чем ярче и чувственнее воображение рисовало картину, как она принимает Йонаса в себя…, тем рык боли-зверя в ней заглушал пронзительный писк мышки в страдающей душе.

Впервые она обратилась к богу, уняв в себе неверие, и попросила его о том, чтобы мама, как можно дольше, не приходила. Что-то подсказывало ей – Зорро придет раньше обычного. Он придет не к ней, но станет и ее тоже…

От Автора.

Йонас войдет в дом Эгле в полночь. Дверь в комнате Агне будет приоткрыта – девчонка спала, укрывшись с головой. Он повесит верхнюю одежду, едва припорошенную снегом, осторожно положит ключи от автомобиля на тумбочку в прихожей и отнесет розы в гостиную. Потом согреет себя чаем, после примет душ, а на пути в комнату Эгле легонько притянет к себе дверь спальни Агне и дверь бесшумно закроется.

Не включая свет, как и просила Эгле, он пройдет к постели – она спала в привычной для нее позе: на животе, обхватив руками подушку с боков, уткнувшись в нее лицом и раскинув потрясающе красивые ноги. Он знает что будет делать. По правилам игры, оговоренным с Эгле, он будить её не станет. Это должно произойти именно так – во сне. Возможно, Эгле этим самым искала себе оправдание за этот любовный шаг, долго считая его неприемлемым в отношениях с мужчинами. И, ранее, до смешного удивляясь тому, что даже ее бывший муж заговаривал с ней о такой близости… Но любовь к Йонасу открыла в ней самой новые, ранее не ведомые чувственные грани и подспудные страсти, отчего непонятное прежде, но настойчиво влекущее и требовательное телесное любопытство, теперь сладко обрывалось внутри нее желанием: позволить это сделать Йонасу…

Любовь – это и прикосновения. …Рук, губ – и глаза напротив приоткрывают душу для таинств ожидания в надежде: любима! И Агне задумала блестящий ход: она ляжет в постель матери и тогда руки и губы Йонаса откроют ей таинства ожидания неземного, во многом нафантазированного, но остро желаемого запретного плода. Она не сможет увидеть его глаз, но её тела будет касаться ОН, увлекая в новый, еще странный и неведомый для неё таинственно-влекущий мир.

Ах, как же Агне хотелось поверить в такое и быть желанной, пусть только и от своих опоивших надеждой чувств. Юность пьяна обманом и, оттого, воровка от неопытности и страха перед чувственными побуждениями – разве, можно за это корить? А если влюбляется детство, но в теле юной богини красоты и любви?.. Ничего этого Агне не знает – горит в постели чувственного наслаждения и готова сгореть в нем, и воскреснуть снова, какой угодно и кем угодно. Но – потом! Потом! И она лежит в комнате Эгле, в постели Эгле, не месте Эгле, в пеньюаре Эгле, не дыша, затаившись. Точно в засаде на голубку со сложенными крыльями, на саму себя, а Йонас – ее же силок и кисть калины. И это все – роскошь девичьих грез на крыльях того самого ожидания в томлении: хочу быть любима! А еще – момент полного безумия, когда тобой владеет неодолимая животная сила, когда мучительно хочется попасть во власть чего-то порочного, бесстыдного, но сладкого!

В скользящем золотом свете заоконного фонаря Йонас напоминал древнегреческого бога, а его готовность к любви поражала могучей заблаговременностью. Он желал свою трепетно спящую голубку, как никогда до этого. Раздвинув восхитительно высокие ягодицы Эгле, склонился над ней. Под руками Йонаса тело покрылось тёплой благодарной дрожью. И эта дрожь лишь усилилась, когда он коснулся её там и так, как никто и никогда её не касался. Она с мучительным наслаждением подчинялась мужским ласкам, готовясь принять в себя его настойчивую силу. От ожидания этого ей стало жарко. …Вот она почувствовала Йонаса, не понимая происходящего. Вдруг боль и ужас пронзил это сладкое безумие, точно во вдыхающую только-только счастье душу уже вонзилась тонкая заноза болезненного обидного недоумения.

… Агне выскользнет из рук Йонаса, скатится на пол, и рыдания разорвут в клочья тишину зимней ночи. Йонас включит свет и увидит ее. Ничего ей не скажет, не торопясь, оденется, и покинет дом.

Униженная и посрамленная своей же любовью, напуганная и обескураженная ролью, какую для нее придумало это безудержное, как ей казалось, чувство, Агне хотелось побыстрее забыть о случившемся и забыться. И она забылась… в постели матери. Но сон к ней так и не пришел.