Женщина старается из всех сил, но разбивая себя на куски даже вырвав сердце не в силах достучаться до растущего в сомнениях и внутренней борьбе сына. Михаил при упоминании шахтного директора наконец поднимает глаза на мать, вскинув гордо голову.

– Вадим Юрьевич достойный человек! – вспыхивает юноша огнем фанатизма. – Он говорит, один не должен решать за всех. Мы должны быть свободны. Мы и есть свободны, только боимся взять, хотя она так близка.

Людмила отшатывается и поспешно осеняет себя крестным знамением. Спаси Бог, не иначе ума сын лишился.

– А вот это, – брезгливо скривившись выдает шахтер, – мракобесие. Нет там никакого Бога!

– Да как ты..., – в конец не выдержав, по лицу женщины проходит волна праведного гнева.

Она подходит, занося руку для удара. И кончится большой и не поправимой бедой, кабы не скрипнувшая дверь. Оба отходят друг от друга, стыдливо опуская глаза.

– Вы закончили? – нахмурившись, Анатолий даже не пытается проявить чувство такта.

Младший (и похоже самый благоразумный член семьи) смотрит на мать и брата. Как же надоедают все эти перепалки. Неужели так трудно общий язык найти? Вздохнув, не надеясь получить ответ, продолжает:

– Вы новости то слышали? – Толька потрясает кипой еще не распроданных газет.

На мальчугана устремляются одновременно непонимающие и осуждающие взгляды.

– Ой, – хихикает он, высунув язычок и постучав по голове, вспоминая "недуг" родных. – Простите, запамятовал.

Анатолий садится на табурет, разворачивая газету. Парню приходится с минуту сидеть, шевеля губами в попытке хоть для себя правильно прочитать сложный текст.

– Царь Борис Брянцев, – мальчик воюет по слогам с каждым словом и местами даже путает буквы, – вчера вечером скончался...

Далее редакция кратко вдается в медицинские объяснения причины смерти. Но и без того совершивший литературный подвиг, Толя окончательно вязнет в непонятных терминах. И главное какова риторика. Царь. Ни государь, ни его царское высочество и прочая и прочая. Ни разу не упоминаемое так сухо, будто плевок на Симерийский престол. Словно речь о чем-то незначительном, достойном лишь краткого очерка в конечных колонках газеты.

Силы покидают Людмилу. Она делает шаг назад, другой и едва успевает схватится за край стола. Женщина медленно оседает, скользя ладонью по ножке, мутнеющим взглядом смотря в пустоту.

– Ура! – кричит, задыхаясь от переполнившей радости Михаил.

Лицо его, наоборот, сияет ясным солнцем. Он скачет по всей комнате и хлопает в ладони. Даже Анатолия пытается закружить в танце, весело смеясь. Вот только младший брат мало что понимает и как-то не охотно реагирует.

– Толька-Толька! – не перестает Михаил, тряся газетчика за плечи. – Свершилось!

– Что свершилось то? – по прежнему не доходит до мальчика, он даже злится начинает.

– Жизнь! – Миша и правда исходит лучами света. – Нет больше царя – мы себе сами голова. Жить будем, как за границей, как..., – он мечтательно закатывает глаза, – как люди. Только представь – ты в школу пойдешь, как и мечтал. Маме платье новое купим, да и сами больше обноски носить не будем.

Людмила же, на коленях, ползком приближается к углу дома. Бережно отодвинув расшитые цветами занавески, открывает лики святых на иконах. Истово крестясь, не перестает плакать.

"Что дальше? – причитает она, заливая щеки потоком слез. – Что будет со всеми нами?

Поместье графов Малаховых. Ок 7 – 30

При детальном изучении не все внутренние помещения замка подвергаются капитальной переделке. В конечном счете для обеспечения жизни небольшой семьи и нескольких залов для приемов, не так уж много нужно. Предоставленный в эти дни сам себе, Швецов в полной мере пользуется гостеприимством, облюбовав заброшенные этажи башен. Его встречают ветхие, но все еще крепкие двери средневековья, с их массивными узорчатыми замками. Большая часть заперты с незапамятных времен и дворецкому приходится извести пол рабочего дня в поисках подходящих ключей.

– Надо же, – восхищается Алексей, с натугой открывая защелки металлического переплета, – не знал, что где-то такие есть помимо Академии.

Страсть дворян прошлого к тайным знаниях не новость. Но Малаховы в прошлых поколениях наверняка были мастерами по части волшбы. В заброшенной, затхлой библиотеке хранятся редчайшие книги. На особо заросших паутиной углах можно даже отыскать тубусы со свитками. Туда впрочем офицер залезть не решается, справедливо опасаясь повредить рассыпающийся папирус.

Сев, по восточному скрестив ноги и сбросив китель, Швецов со всех сторон ограждается баррикадами из книг.

– А граф поди и не подозревает о замковых сокровищах, – покачивает головой подполковник, перелистывая страницы.

Он замирает, наткнувшись на до боли знакомое заклинание. До сжавшегося сердца, все еще хранящее горькое разочарование. Первые амбиции молодого мага, мечтающего прорвать блокаду колдовского застоя. Восторженные юношеские мысли "а что, если это буду Я?". И первые горькие разочарования от неудач.