— И ты туда же! — застонал Грог, замолотив кулаками по голове.

— Бангладор знает, что его роль в этой истории сыграна, и относится к ритуалам небрежно, ничего тебе не объясняя. Обучив тебя, он лишится бессмертия и станет простым стариком. Вот почему некромант будет тянуть время, пока не решится все это прекратить.

— А потом?

Раздался тяжелый вздох. Грог догадался, что этот вопрос можно был и не задавать.

— У нас два дня, чтобы придумать план побега.

Новое утро на фермах ничем не отличалось от предыдущего. Незадолго до рассвета по дорогам меж полей потянулись вереницы крестьян. В теплом воздухе над долиной запели птицы. Пастухи погнали стада вдоль опушки, приветствуя знакомых охотников. В лесу заговорили топоры, вонзаясь в строевые деревья. С победой света над тьмой двор хозяйского домена наполнили визг пил, шум голосов и бой молота о наковальню. По велению Нисмасса мир за пределами городских стен ожил и зашевелился, но здесь, в каменной чаше гор, он принадлежал только одному человеку — его величеству пашен и лесов — Лендлорду.

Утро действительно казалось обыкновенным, и никто бы не заметил разницы, не будь в домене суетливого крестьянина по имени Джагинс. Гуляя по усадьбе до восхода, он случайно зашел в левое крыло, туда, где располагался кабинет землевладельца, и наткнулся там на барона. Ставни были заперты. Свечи потушены. В покоях не было видно ни зги, тем не менее, Джагинс с легкостью узнал огромную фигуру с лысой макушкой, застывшую в кресле. Землевладелец сидел на своем привычном месте, подперев животом длинный палисандровый стол, и смотрел на золотые башни, составленные из монет, которые он незадолго до этого воздвиг. Заметив в дверях изумленного крестьянина, Орвальд бросил на него печальный взор и, не проронив ни слова, принялся выстраивать новую башню.

— Ваша милость, — протянул мажордом, теребя золоченую цепочку на жилетке. — Так странно. Клянусь, я бы ни за что не вошел без стука, если бы знал…

— Что тебя удивляет? — послышался из темноты суровый голос.

— Ничего… — пробормотал Джагинс и, хорошенько все взвесив, добавил: — Просто вы еще ни разу не просыпались так рано.

Орвальд не ответил, продолжая класть одну монету поверх другой, пока башня не начала раскачиваться. Джагинс стоял во мраке словно статуя и, затаив дыхание, наблюдал за строительством. Орвальду его пристальный взгляд быстро надоел.

— У тебя ко мне какое-то дело?

— Нет, ваша милость. Я просто гулял по дому, поверял все ли чисто…

— Так проверяй! Только мне не мешай. И закрой дверь.

Он жестом отослал служку прочь. Джагинс и впрямь закрыл дверь, но кабинет не оставил. Вместо этого крестьянин начал зачем-то осматривать шкафы и полки. Потом достал из кармана тряпку и стал протирать фамильный щит, висевший на стене. Орвальд все это время пристально за ним наблюдал, барабаня толстыми пальцами по столешнице. Потом не выдержал и спросил:

— Что ты делаешь?

Джагинс застыл с тряпкой в поднятой руке, повернулся и робко произнес:

— Проверяю, все ли чисто.

— Я что тебе велел сделать?

— Закрыть дверь и не мешать вам, ваша милость.

— Правильно, болван.

— Так я могу идти?

— Пошел вон! — не выдержал он, воплем прогнав тугодума. — И чтоб меня никто не беспокоил!

Джагинс растворился во тьме, хлопнув дверью. Орвальд весь задрожал, собираясь разозлиться, но понял, что сил не хватает даже на это. Восемь ночей подряд его мучила бессонница. Он принимал мыльные травы, пил лечебные зелья и настойки из лайдора, даже посылал за снадобьем к лесной ведьме. Бесполезно. Полана — его жена — не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Высказать ему все в лицо или закатить истерику она не могла. Лендлорд был полноправным властелином не только в своих землях, но и в кругу семьи. Однако этого и не требовалось. Достаточно было женщине просто встать рядом и осуждающе на него посмотреть или сесть неподалеку и тихо заплакать, игнорируя просьбы уйти. Силой выгонять супругу он не хотел. Держать ее под замком в спальне было стыдно. Ежедневно отсылать убитую горем женщину в город — накладно.

Орвальд и сам весь извелся, сожалея, что отпустил дочь на север, однако вины своей не признавал. Во всеуслышание назвав его скотиной, неразумная девчонка прилюдно унизила всю его семью, включая себя саму. Такое прощать нельзя даже близким. Если Елена каким-то чудом все-таки вернется, наказания ей не избежать. Но вернется ли?

Он высыпал из мошны кучу монет и стал строить еще одну башню. В то утро ему казалось, что дочь образумится и прискачет обратно. До Грога она влюблялась и раньше. Обычно такие романы заканчивались после того, как он посылал к зазнавшемуся ухажеру нескольких наемников с раскаленными щипцами, но с Грогом так поступить не мог. На посту парень держался долго, и его дочь по ночам держал крепко. Все были в восторге от главы охраны домена, которому удавалось ладить одновременно и с наемниками, и крестьянами. Орвальд помнил, как в былые времена Грог приезжал с отцом на двор, чтобы набить склад корзинами с шерстью. Елена тогда его в упор не замечала, но стоило парню взять в руки меч и начать прилично зарабатывать, как тот сразу превратился в ладью желаний. И если бы только для нее. Другие крестьянки тоже стали засматриваться на молодого наемника.

— Ох, болваны, — пробормотал Лендлорд, случайно обрушив одну из башен.

Женщины во все века были падки на золото. Даже тихоня Полана то и дело приходила к нему с протянутой рукой, как будто у него в подвале лежали груды золотых болванок и штемпель для чеканки. Когда подросла дочь, он боялся, что придется содержать еще одну модницу, но Елена его удивила, использовав подаренные на день рождения серьги в качестве приманки на рыбалке. Это усыпило его бдительность, и он на радостях позабыл, что отсутствие одного греха не делает человека святым. Неугомонная девчонка училась орудовать дубинкой, стрелять из лука, могла по следам найти потерявшуюся в лесу овцу и хорошо лазила по деревьям. Один раз даже умудрилась вскрыть замок подвала отмычками. На глазах у него росла настоящая оторва, способная сломать кому-нибудь нос или высморкаться на ковер во время трапезы. Неудивительно, что в итоге она спуталась с Грогом.