В их закостенелом мире книги существовали только благодаря одержимым людям, таким как Уотт. Когда лист превратится в полноценную часть произведения, он отдаст его рисовальщикам. Те, в свою очередь, украсят поля рамками и орнаментами, добавят иллюстрации и, если потребуется, выведут заглавные буквицы. Потом стопки страниц положат в тиски переплетчиков, которые соберут все труды воедино и снабдят обложку зажимами. Со временем книга займет полку в богатом доме или осядет в здешней библиотеке. Все буду счастливы, кроме бедняги Уотта, который сам того не заметив потратит на это дело несколько лет своей жизни.

— Трудится наш герой, — без улыбки заметил Дольф. — «Крипторий» ему дом родной. Пока нас на севере будут грызть волки, этот наскоблит себе на мантию пером. Да?

Верф неохотно кивнул, состроив рожу, но Дольф как всегда ничего не заметил и стал тараторить без умолку.

— Так что ты думаешь насчет собак, а? Я, когда был на Эквитании, видел, как крестьянские дети издевались над пойманными щенками. Перекинули через сук веревки, связали им задние лапы и подвесили, словно гири, а потом стали раскачивать, чтоб малыши бились головами друг об дружку.

Супив брови, Верф строго посмотрел на темноволосого паренька. Тот вновь ничего не понял и, пожав плечами, добавил:

— Я тебя разбудил? В башке колотун?

Верф коротко кивнул, и Дольф на какое-то время отстал. Вместе они наблюдали за Уоттом и двумя другими прислушниками. Ждать оставалось недолго. Скоро за ними должен был прийти кто-то из мастеров и позвать на Луитгардскую трапезу. Так ее назвал аббат Виман. На этой второй трапезе их побалуют особым блюдом и дадут выпить тоник, который он так любил. Там же им разрешат поделиться мыслями о грядущем приобщении. Семь человек останутся одни в столовой и, возможно, станут обсуждать, как будут убивать друг друга в глуши.

— И ты туда же, — раздался над ухом недовольный голосок парня. — Все вокруг делают вид, что ничего не произошло. Шепчутся по углам, но вслух не говорят.

— О чем?

— О чудовищах под кеновией! О чем же еще, брат? О предательстве аббата! Мастера бросили нас умирать. Из-за них погибли три ополченца, а они даже не извинились.

— Дольф, ты в своем уме? — без интонации спросил Верф. — Кажется, мы договорились молчать. Запомни раз и навсегда, нисманты ни перед кем не извиняются, если сами того не захотят. В восьмом томе Огненного писания ясно сказано: «Всё, что служители света говорят и делают — не подлежит сомнению, ибо их направляет сам Нисмасс». Не вздумай сказать такую чушь кому-нибудь из мастеров.

— А помнишь, что вчера сказал Лэндри? Тут каждый сам за себя. Что же это получается? Ему можно говорить чушь, потому что он привратник, а мне нет?

— Брат Лэндри — самовлюбленный дурак. Нашел кого в пример ставить. Заклинаю, лучше молчи.

Он знал, о чем говорил. Фергус два дня назад поднялся из «Ямы» злой, как сотня демонов, но, встретив Вимана, решился лишь на робкое замечание, касательно погибших стражей. Верф тогда окончательно усомнился в его слабоумии. Хоть глаза ополченца и пылали от гнева, он прекрасно понимал, кто перед ним, и как следует себя вести. На пути у нисмантов вставали только никты и служители Ниргала, а так же всякие глупцы вроде Дольфа.

Юный брадобрей помолчал, обдумав сказанное, и добавил:

— И все-таки, интересно, что они там нашли. Помнишь три разноцветных огонька? Алый, голубой и зеленый. Не надо быть умником вроде Уотта, чтобы связать находку с богами. Готов отодрать свою Жизель, если это не так, прости господи.

— Возможно.

— Наверное, какие-нибудь зелья или древние артефакты. Что еще это может быть? Я вчера подслушал разговор Торакса с Вертигусом. Пока мы носились по проклятому лабиринту, Ликир и Виман спустились на нижний ярус, а затем собственноручно перенесли в аббатские покои продолговатый железный сундук. Это же немыслимо, чтобы ризничего и келаря не известили о такой находке. По-твоему, что это могло быть?

— Мираж… — шепотом произнес он, чувствуя, как на него вновь накатывает усталость.

— Чего?

— Мне плевать, что они нашли. Завтра наше посвящение в странники, а ты говоришь о какой-то ерунде: собаках, извинениях, артефактах… Ты хоть понимаешь, что нас ждет после приобщения?

— Все, что угодно, — резко ответил паренек. — Только не надо снова бухтеть о вещих снах. Лишь мастера знают, что нам придется пережить.

— Смерть пережить невозможно.

— Хватит! — громко шепнул Дольф, щелкнув лезвием бритвы по скамье. — Вот лично я умирать не собираюсь. Да и ты, вроде, тоже. Все предельно просто. Кто-то получит мантию практика, кто-то сбежит в кеновию через пару дней, а кто-то и впрямь потеряет голову. Задания всегда меняются, а чтобы победитель и выжившие потом не болтали, им стирают память.

— Это ужасно, — пробормотал Верф, вытирая слипающиеся глаза. — Нас словно используют в каком-то извращенном эксперименте.

— А по-моему, это умно. Лучше уж забыть о том, как ты шел по трупам братьев, чтобы получить мантию.

Верф покосился на юного гонца с подозрением. На стезе запрещалось использовать оружие, кроме посохов и кинжалов для сбора трав, брать помощников или отнимать жизнь других участников. Так было записано на скрижалях Пирра, и этого требовал аббат. На деле же никто не знал, что творилось в глуши. Прислушники были предоставлены самим себе и могли делать все, что заблагорассудится. Беловолосый Ликир, один из немногих, кто его прошел, возможно, тоже замарал руки в крови, но теперь ничего не помнил. Да, это было удобно и до ужаса цинично.