— И что случилось потом?

— Потом нас взяли под стражу и отправили конвоем в Старград. Я целый год просидел в городской тюрьме, познакомился там со многими стражниками, а когда получил прощение, вернулся обратно, но уже в качестве надзирателя.

— Почему же тебе не дали «Второй шанс»?

— Парень, мне тогда едва исполнилось двадцать. В то время не было войны с никтами и шахты в Пайнруте простаивали месяцами. Да и король был мягче, и не ссылал людей в риклиевые копи только за то, что они согласились беспошлинно перевезти связки лопат и мотыг в соседнее герцогство.

Никлас хлебнул вина и смахнул остатки нектара с выбритого подбородка.

— Так о чем это я? Ах, да. На своем веку я повстречал много бандитов и воров. Им не раз приходилось проливать кровь, и лишь таверна спасала их от кошмаров.

— Спасибо. Я лучше к мастеру Тамадану.

Гримбальд уже хотел забраться в хижину, но ему помешал визгливый голос. Оба посмотрели на холм, с которого к ним спускался человек. По дорогой одежде нетрудно было догадаться, кто именно пожаловал. На стриженом парне была все та же вычурная жилетка, украшенная позолоченными цепочками. За плечами короткий лук и колчан стрел. У пояса новый кинжал.

— Уф! Ты куда пропал? — выдохнул Барток, проведя рукой по ежику вспотевших волос. — Я тебя еще у торгового блока заприметил. Ты что, спустился на большую дорогу?

Гримбальд кивнул.

— Зачем? Там же гримлаки не водятся.

Барток ухмыльнулся, отряхнулся, вытер об траву запыленные туфли, кое-как привел себя в порядок и одарил собеседников лучезарной улыбкой. Затем парень снял лук и торжественно продемонстрировал его им.

— Отец подарил мне новое оружие. Глядите! Это ясеневый лук. Такие штуки только с материка привозят. Я назвал его «Соловьиный свист».

Гримбальд и Никлас посмотрели на лук, а затем невольно переглянулись. Сын капитана ополчения слегка смутился и нескладно пожал плечами.

— Что, не нравится название?

— Соловьи не свистят, — заметил Гримбальд.

— Не скажи-и-и, — протянул молодой охотник, легонько дернув тугую тетиву. — Я однажды подстрелил одного, а когда стал вытаскивать стрелу, тот протяжно засвистел. Ну и ладно, лук ведь все равно чудесный. Лучшее из того, что делают в борфордской общине. Говорят, охотники с Кабаньего озера изготавливают их особым способом, пропитывая дерево специальным составом.

— Так поезжай к ним и научись хотя бы этому, — вполоборота ответил Никлас и удалился, напоследок хлопнув Гримбальда по плечу. — Еще раз спасибо за саблю, парень.

— Так неужели нашлась сабля? — встрепенулся молодой охотник.

Гримбальд снова кивнул. Утром до пробуждения Кассии он нашел Арманда и насилу уговорил вора отвести его в арсенал, где хранилось украденное оружие. Кинжал Бартока лежал на прежнем месте, но его он великодушно подарил ворам.

— Значит, тех ублюдков все-таки поймали? Что ж, отец свое дело знает. Скажи-ка, а мой старый кинжальчик тебе случаем не попадался?

— Это был не твой отец. Бандитов перебили стражники из каравана, — нехотя отозвался Гримбальд, понимая, что Барток все равно проверять не будет.

— Как же ты саблю вернул? Эй!

Свет солнца остался позади. Забравшись в хижину, он сбросил с себя оружие, расстегнул ремень и рухнул на лежанку. Мир погрузился во мрак, который не отпускал его и после пробуждения. Непонятно, сон это был или явь. Он помнил, что проспал до вечера, видя перед глазами лишь пустоту, потом выслушал очередную тираду Кэрка и поспешил к алтарю в ущелье. Мастер Тамадан встретил его у мраморной ротонды в сгущающихся сумерках в полном одиночестве. Седовласый нисмант, облаченный алую фетровую мантию, как раз собирался уходить. Гримбальд исповедовался ему в грехах и получил благословение. Тамадан в его поступке тоже не нашел греха, лишь призвал вместе с ним помолиться за упокой бандитов, которые, по его убеждению, с юных лет были слабы духом, вследствие чего злу ничего не стоило их совратить. Ему от этих слов стало легче, но мысли о том, что его заставили пролить кровь по собственной воле, никуда не делись.

Вернувшись в лагерь ночью, он снова упал на лежанку, но в этот раз проспал до полуночи и, открыв глаза во тьме, долго не мог понять, где находится. Ходил ли он к алтарю, говорил ли с Никласом и был ли вообще в городе? Со стороны доносилось сопение отца. Снаружи стрекотали сверчки. В шуршащей траве шныряли полевки. Он пролежал так до рассвета, слушая звуки ночного леса, а когда снаружи посветлело, бесшумно поднялся и прокрался к сундуку.

Воспользовавшись последним предрассветным часом, Гримбальд достал оттуда сверток с сушеным мясом, забрал бутыль с водой и, спрятав все это в походный мешок, вышел наружу. За кожаной ширмой по-прежнему царил полумрак. Обычно до середины дня в лагере было темнее, чем на холмах по соседству, поскольку солнечные лучи проникали в лощину только к полудню, а густые кроны елей хорошо закрывали хижины от света. Трава под сапогами благозвучно шуршала, утопая в росе. Со всех сторон доносилась привычная лесная музыка. Подставив лицо прохладному ветерку, Гримбальд долго стоял не шелохнувшись, а когда открыл глаза — увидел перед собой Бартока. На нем, как и вчера, была одежда горожанина. В руках связка стрел. Парень словно никуда и не уходил.

— Ты на охоту? — поинтересовался юноша.

— В долину на ферму.

Барток сорвался с места и затерялся среди хижин, но быстро вернулся, держа в руках мешок.

— Мне тоже на ферму надо, к друзьям. Убийца гримлаков ведь не против компании? Вместе любую опасность перехватим как кусок пирога.

Вместо ответа Гримбальд закинул за плечи мешок и зашагал к дороге. Неугомонный охотник принял молчание за согласие и зачесал следом. На самом деле Барток был одним из тех, кого он не хотел видеть рядом даже в момент опасности. У сына Вульфгарда был несносный характер, визгливый голосок и длинный язычок, при виде которого любая змея завязалась бы в узел от зависти. Он постоянно болтал, хвастался незначительными достижениями, а еще пил джин, чей запах и вкус раздражали Гримбальда. Судя по всему, в мешке как раз была порция этого мерзкого напитка.