Шрифт:
Я про него и забыл! А ведь гулять с такими конфетками нежелательно.
Достаю, чтобы избавится от ненужного мне подарка, и, неожиданно для себя, отправляю не в урну, а в рот.
Мне уже наплевать. Всё давно вышло из-под контроля…
Проходит минута, другая… Сижу, напряжённо прислушиваясь к своим ощущениям…
Спустя полчаса, убедившись, что леденец самый обычный, беру пакет, и бреду, увязая в мягком песке, на звуки гитары.
Ребята постарше, чем виделось издалека. Но, мне рады…
А дальше — колючие звёзды над головой и гнилой запах тины. Песни, слов которых не знаю, что не мешает вовсю подпевать. Песок, вздыбившийся и ударивший по лицу.
Колышущаяся из стороны в сторону улица. Мысли о Мэйби, бабочки в животе, пальцы, сами собой расстёгивающие штаны. Туман дыхания на витрине какого-то магазина. Смешки случайных прохожих.
Рассвет, пустые карманы, скрип песка на зубах, и непонимание, как жить дальше.
Лучше просто сбежать, вновь зажмурив глаза…
Бесконечная ночь
Курсанты трясутся от холода под порывами ветра. Мёрзнет даже Змей на руке. Но не я — холод выжег во мне уже всё, что могло чувствовать, и поселился внутри.
Альфа в кудрявой папахе гудит с трибуны. Что, разобрать невозможно. Но эта речь никому не нужна, даже ему самому.
Гремит оркестр.
Бета, с чёрной тряпкой на палке, чеканит шаг. В тряпке, как и во мне, живёт Дракон и требует жертв. Строй топает к трибуне мимо облезлой деревянной ракеты, мимо лозунгов о покорении Вселенной, мимо выцветших плакатов с линкорами, летящими в звёздную даль.
Главное, правую ногу под большой барабан!
На плац выбегает собака, садится возле трибуны. Они не ошибаются, сразу находят верное место. Инстинкт.
Правофланговый орёт: «Иии — раз!»
Я вскидываю голову: равнение на пса!
Но смотрю вниз. Любуюсь, как крутятся на плацу маленькие смерченята.
Смерченёнки — они, будто души девчонок. Если приглядеться, то в танце снежинок можно увидеть лицо. Надо только сосредоточится, и смерч закружит…
Закружит… Закружит…
Вот она, девчонка — показывает Змею свой маленький язычок.
Невероятно прекрасная, притягательная и недоступная. Типичный подросток в столь любимой ими дурацкой одежде из самоочищающейся фотокаталитической ткани, со свойственной этому племени нескладной фигуркой, погрызенными ногтями, гривой немытых волос и манящими злыми испуганными глазёнками. Словом, сотканное из грёз чарующее создание.
Ледяным ножом образ вонзается в голову, и я ору, и вскакиваю с постели, вскрытый, вспоротый желанием от макушки до пят, разбрасывая кровавые внутренности…
На вещи, раскиданные по полу, на перевёрнутый будильник — снятый с планетарного бомбардировщика хронометр, падают жёлто-зелёные лучи угасающего солнца Пандоры.
Сколько ночей прошло в бесплодных попытках подавить не подавляемое! Змей на руке кривится, издеваясь…
Если что-то появляется в мире, значит возникла необходимость? Или Вселенная допускает ошибки — в неких границах? И я — всего лишь такая ошибка?
Что ж, хорошо хоть, приснилась не Катя…
Обессиленный, падаю обратно, в мокрую скомканную постель.
Во тьму, сквозь которую проступает бело-голубой алмаз солнца, изуродованная бомбёжкой улица, деревья, отбрасывающие переливистые тени на заношенную красную футболку, на джинсовые шортики и бронзово-шоколадные ноги…
Глава 3. Жук
«5:14»
«Так вот, что это за штука! Это ЕГО будильник!»
Кир опасливо дотронулся до чёрного корпуса и тут же одёрнул руку, будто металл обжигал.
«Но, почему он здесь?»
Мысли еле ворочались. Раскалывалась голова, мутило, сухой язык прилип к нёбу. Кир ощущал себя так, словно и правда где-то болтался всю ночь.
«Может, всё с точностью до наоборот? Вчера я дал Эйприл нож, и он появился во сне. Что если девочка видит предметы, а после — вместе со Станцией генерирует сны, которые я и смотрю?»
Что-то настораживало в увиденном ночью. Будто в мельтешении сцен и лиц был спрятан ключ. Только вот, где?
Мальчишка и не догадывался, что Эйприл, уставившись в тёмное небо невидящими глазами, просматривает в своей идеальной памяти сцену за сценой из сна — у неё возникло сходное чувство. Правда, вскоре она прекратила — поведение Мэйби уж слишком смущало.