Я равнодушно взираю на тонущую Шапокляк, плотик скрылся под водой, старуха раскрывает разноцветный зонтик в надежде взлететь.

Я смотрю в мутную воду как в зеркало. Утром Неруда назначил меня ишаком. Значит, ему опять снился император Нерон, который обожествил своего любимого коня. Он ставит передо мной миску с овсом, жрать не обязательно, исковерканное гашем воображение Неруды дорисует всё само, надо просто стоять на четвереньках и молчать.

Мы в горном кишлаке на пакистанской границе. Ночью пьяный Неруда похвалился, что нашей банде поручено быть проводниками «чёрных аистов», которые завтра прибудут в кишлак. Его не было несколько дней, вместе с полевым командиром он уходил на ту сторону, в Чаман. Я слоняюсь по кишлаку, «духи» давно привыкли ко мне и не обращают внимания.

Неруда уверен, что сломал меня. Скорей всего, скоро он пристрелит меня при удобном случае, со мной, сломанным, ему неинтересно. Я сижу на камне и смотрю на мальчишек, которые играют войлочным мячом в футбол. Надо что-то делать, только вот знать бы, что.

Костёр ярко светится в темноте. Неруда, загашенный и пьяный, милостиво плескает вискарь на донышко армейской кружки: «Выпей, эскулап». «Хочешь прикол? — говорит он. — В Пешаваре орудует миссия „Красного Креста“, разыскивают советских пленных. На Родину не тянет, чувачок? Я вырежу тебе на лбу: „Он расстрелял своих“ и передам в их гуманные руки. Классно, да?»

Я стою на четвереньках перед миской с овсом, Неруда верхом на мне. «Как жаль, — напыщенно произносит он, — что я не дровосек. А то бы спустил тебе в рот. Поехали, четвероногое». Я вижу в небе «вертушки» и вспышки ракетных залпов.

Кишлак горит, домики, люди, машины охвачены пламенем. Я знаю, что это напалм, только напалм может гореть на камне. Правая нога кровоточит, осколок распорол ляжку, но не глубоко. Я достаю из полевой сумки бинт и туго перетягиваю рану.

«Помоги», — Неруда лежит, проткнутый насквозь куском автомобильной рессоры. Удивительно, что он в сознании. «Помоги, сука», — он елозит рукой по земле, нащупывая винтовку.

«Сейчас помогу», — я поднимаю эмшестнадцатую и прицеливаюсь.

«Всё равно сдо…» — он не успевает договорить, пуля разносит ему челюсть.

«На, сука, на!» — я разряжаю в мёртвого Неруду весь магазин.

Ну и что, что вам кажется, что слишком много совпадений, скажу я следователю, если до меня сумеют добраться. Говорите конкретно, в чём вы меня подозреваете и на основании каких доказательств. Если у вас нет доказательств, то это, простите, галиматья, подозрительно похожая на клевету, не исключено, с политическим подтекстом. Вы не правы, я не давлю на вас, просто я занятой человек, у которого крайне плохо со временем. Это же так ясно, как и то, что дважды два равняется четыре.

На рассвете я подъезжаю к городу. Встречных машин нет, посреди пустынной трассы старуха Шапокляк и Пабло Неруда танцуют аргентинское танго. Снежная морока бьётся в лобовое стекло, делая их танец болезненно реальным.

ххххххххххххххх

— Владимир Петрович, уделите полчасика бойцу невидимого фронта?

Начальник областного управления ФСБ Юрлов подошёл ко мне сразу после окончания совещания у губернатора.

— Разумеется, Евгений Сергеевич. Прошу в мой кабинет.

— Давайте погуляем по площади, — Юрлов улыбается так, как умеют только чекисты. — Погода замечательная, солнышко, долгожданная весна. А то с этой сидячей работой совсем в старичков превратимся.

Юрлов недавно в нашей области, из «варягов», кажется, долго работал на Дальнем Востоке. Я знаком с ним шапочно и не имею ни малейшего желания сходиться поближе.

— Деликатная тема, — говорит он.

— Я догадался, — отвечаю я. — В финуправлении обнаружились корейские шпионы?

— Почти, — смеётся главный контрразведчик области. — Нами раскрыт страшный заговор по захвату Златоуста украинскими сепаратистами. Чубатые обещали, что с салом на Урале дефицита не будет никогда.

— Я весь во внимании, Евгений Сергеевич.

— Владимир Петрович, вам что-нибудь говорит фамилия Козырева? Агния Николаевна Козырева.

— Не припоминаю.

— Вспомните, Владимир Петрович, может быть, вы были с ней знакомы давно, очень давно?

— Через мою жизнь прошло столько людей, — говорю я. — А кто она?

— Она была начальником военного госпиталя в Афганистане, во взводе охраны которого вы служили.

— Вспомнил, — сказал я. — Красивая была женщина. И суровая. Настоящая королева. Жаль, что она погибла на той войне.

— Она не погибла, — сказал Юрлов. — Выжила чудом, два года была в парализованном состоянии, практически в состоянии комы. Но постепенно восстановилась, потом многие годы работала в госпитале имени Бурденко.

— Судьба, — сказал я. — С ней можно увидеться?

— Нельзя, — сказал Юрлов. — Она умерла полтора месяца назад в подмосковном пансионате «Ватутинки». В тот день, когда в этом пансионате поселились вы.

— Не вижу связи, Евгений Сергеевич, — сказал я.

— Я тоже не вижу, Владимир Петрович. Но милицейский следователь обратился в наше ведомство с запросом об архивной справке обстоятельств вашего пленения в Афганистане.