— У тебя неприятности? — Лена бросает фразу невзначай. Это её обычная манера. Все, что есть главного в мире, происходит только в нашей семье, окружающие проблемы второстепенны и разрешимы, только не надо паниковать и отчаиваться. Господи, сколько раз эта её спокойная уверенность помогала обходить опасные рифы.

— Подковёрные игры начались, — я подливаю себе кофе. — Честно говоря, я уже и не рад, что согласился на должность первого зама губернатора. В налоговой было проще.

— Привыкнешь. Люди завистливы, всегда и везде. Ты опять стал бормотать по ночам, как когда-то.

— Надеюсь, не выдал имени любовницы, — улыбаюсь я. — В июле точно беру отпуск, пошли они все на хрен. К Кате в Питер съездим, а потом куда-нибудь на море.

Загородная трасса пустынна, выходной день, до дачного сезона ещё как до Луны. Странно, что старуха Шапокляк до сих пор не пристроилась на пассажирском сидении, она так любит окончательно вогнать меня в тоску. Я невесело улыбаюсь, такое впечатление, что ты без неё скучаешь.

Ты можешь радоваться, чёртова бабушка, тучи над моей головой сгущаются. Порфирий Порфирьевич устроил клоунаду с допросом исключительно ради единственной цели: чтобы пошатнулся мой статус. Тогда, убеждён он, я начну суетиться и где-нибудь обязательно совершу ошибку. Поразительно, он нисколько не сомневается в моей виновности.

— Когда ты успел насолить этому московскому парню? — Палыч колет дровишки (любимая забава) на постриженной словно хирургическим скальпелем газонной траве.

— Вы имеете в виду следователя, — уточняю я. — Увидел первый раз в жизни на допросе. Клянусь, нигде и никогда раньше не пересекались.

— Может, ты его мамашку трахнул в молодости? — губернатор усаживается на широкую колоду. — С того ужасного дня у неё не задалась личная жизнь. Выросший сын мстит теперь всем потенциальным поганцам.

— Смешно, Илья Павлович, — сказал я. — Если только так.

— Смешнее, чем ты думаешь, — сказал губернатор. — Этот следак развернул бурную деятельность по делу о твоем недоказанном предательстве, бегает к замминистра внутренних дел на доклад чуть ли не каждый день. При этом замминистра уверил меня в телефонном разговоре, что никакой политической подоплёки в этом деле нет.

— А она есть? — спросил я.

— Впрямую как бы нет. Замминистра тоже молокосос, сорока не исполнилось. Молодая поросль наступает нам на пятки. Дети перестройки, ёб их мать, выросли в глухое время, теперь судорожно пытаются найти хоть какой-нибудь стержень. Понимаешь, о чём я?

— Понимаю. Эти мудаки старпёры страну просрали, всё разворовали, ещё и властью делиться не хотят, предлагаются нам, молодым и умным, среди обломков ковыряться.

— Примерно так, — сказал губернатор. — Может быть, не так грубо, они же у нас теперь все политкорректные, но суть ты ухватил верно. Твоя невезуха, Володя, заключается в том, что эти молодые ребята — страшные националисты, это мы в юности орали в подворотне «Мама — Америка, папа — стакан портвейна», им подобное в голову не придёт. Социализма они не нюхали, на капитализм насмотрелись с детства во всей красе, вот теперь и хватаются за национальную идею, как утопающие за соломинку. Возможно, так надо, а то многие стали забывать, что русские — великая нация, но у нас же всегда всё с перехлестом. Для них это клеймо — то, что ты был в плену, открывает широкое поле для фантазии. Так что подоплёка скорей мировоззренческая, чем политическая.

— Илья Павлович, вы упорно не задаете главный вопрос? — сказал я.

— Убивал ли ты эту бабку? — губернатор снова колет дрова. — Скажу честно, учитывая то, что нас сейчас никто не пишет, мне насрать. Ты крепкий мужик, толковый работник. Если ты бабку грохнул, значит, так было тебе нужно. И меня совершенно не интересует, что у тебя произошло в плену. Я на войне не был, хотя мог в Афган загреметь по возрасту, зато в девяностые не раз напротив «уралмашевских» сидел, много разного было за пределами протокола. Мне хозяйственники нужны, а не сопливые мудозвоны, которые только и могут демагогию разводить, страну действительно надо с колен поднимать, пока в папуасов не превратились. Мало людей, Володя, и ты один из них.

— Спасибо за доверие, Илья Павлович! — сказал я. — А что с этой сиделкой? Нашли её?

— Нашли, — сказал губернатор. — Не у нас. Выловили труп из реки в Оренбургской области, по анализу ДНК опознали. Проникающая рана острым предметом.

— Грустно, — сказал я. — Моё положение отягощается. Подавать в отставку?

— Пока нет. Отпуск возьми или в больницу ложись, нервы подлечить. Я тебя легко сдавать не собираюсь. Менты буром прут, требуют крови, но, извините, в рамках правового поля, которым мы все так гордимся, оснований для твоего задержания нет. С Юрловым я переговорил, тот заверил, что «контора» в ситуацию включаться не станет. Это уже не так плохо. Надо выждать, посмотреть на развитие событий.

Старуха Шапокляк расхаживает на цыпочках по лезвию топора.

— Как меня достали твои прямолинейные метафоры, — говорю я. — Пока не происходит ничего сверхъестественного. Было бы странно, если бы двойное убийство не оставило вообще никаких следов. Но главное здесь другое, то, что, уважаемая Агния Николаевна, явно не могло входить в твои планы. Разные группы чиновников борются за власть, это понятно и объяснимо, меня пытаются сделать козлом отпущения или разменной монетой, в зависимости от расклада. Но я не одиночка и не белая ворона, я в своей стае, всю свою жизнь после возвращения из Афганистана неустанно трудился ради благополучия этой стаи и стая намерена меня защищать. Мы не прошмандовки, чтобы товарищей в беде бросать. Слово губернатора дорогого стоит.