— Я остаюсь, — заявила Ракна. — Не хочу, чтобы девчонки проснулись, а нас нет.

— Правильно, — согласилась Шатхия. — Я тоже буду ждать. Ты иди. Акери тебя любит. Она будет рада тебе.

— Если соизволит вылезти, — хмыкнула Ракна. — А то выпиливать её оттуда нечем. Придётся тесаком выколупывать.

А потом эта поганка нарисовала на лице деланную озабоченность. Вытаращила свои прекрасные чёрные глазищи, насупила идеально вычерченные, умопомрачительно изогнутые брови. Окончательно обнаглела и заявила:

— Гет, ты не проводишь Наругу? Понимаю, что мы здесь одни. Но, как-то тут неуютно… после всего. Не хочу, чтобы моя подруга шастала в одиночку.

Он встал и подошёл к Наруге. Едва ли не впервые в жизни ей пришлось задирать голову, чтобы посмотреть кому-то в лицо. И это ей страшно понравилось. А ещё ей нравилось щеголять в белом шёлковом белье и грубых сапогах на босу ногу — где такое можно себе позволить, кроме этой чокнутой планеты? Она шла проведать Акери, и невольно позабыла свой широкий мужицкий шаг. Прогулки в трусах очень способствуют обретению женственных повадок. Наруга чувствовала, что у неё вполне сносно получалось плыть рядом с мужчиной, что шагал, будто сваи заколачивал. Сейчас было бы кстати обо что-нибудь споткнуться и попытаться упасть, как учила Ракна. Интересно, каково это, когда тебя несёт на руках мужчина, а не перетаскивает парочка ребят из твоего колена группы захвата? Наверняка приятно. Но на этом паршивом пляже, как назло, ни единого камушка. Когда она бежала по нему, спасая шкуру, это было как раз, а сейчас не в строку.

Вскоре романтические мысли начисто выветрило из её головы. Наруга стояла перед этим дурацким деревом и тупо пялилась на него, словно пытаясь переупрямить. Но игра в гляделки с таким соперником не обещала даже призрачного шанса на выигрыш. Она подняла руку и провела пальцами по борозде, оставленной когтями Машки. Глубокая. Как же испугалась несчастная преданная дурочка, когда эта бессердечная идиотка забралась в свою конуру. Нельзя же так с Машкой. С одной стороны убивают её семью, с другой смертельный номер утопающего в древесине. Наруга тяжело вздохнула и прислонилась лбом к коре.

— Она вернётся, — хрипловатым басом пообещал Гетбер, торча неподалёку столбом.

— Конечно, вернётся. Куда она денется. Меня беспокоит не это. Меня страшит, что она там успеет надумать своим птичьим умишком о нашей гибели. У неё же не мозги, а сила Ису. Это не плотные ткани, а нечто газообразное. Вдруг она так расстроилась, что решила навсегда поселиться в этой деревяшке? Дура ведь беспробудная. У неё сердце чуть ли не напополам рвётся каждый раз, когда нам что-то угрожает.

— Ты её любишь, — сделал великое открытие этот чурбан.

— Я их всех люблю. Мы так выскребались из задницы, в которую попали, что теперь просто не сможем расстаться.

— Вы в любом случае не сможете расстаться, — заметил Гетбер.

— Почему? — насторожилась Наруга и отклеилась от дерева: — Ну, говори. Только не пытайся уберечь меня от разрыва сердца. Это смешно. Тебе вообще сказали, кто я такая?

— Нет.

— Я была шефом колена группы захвата команды ликвидаторов. Нас ловила целая эскадра. Мы с Ракной сбежали сюда перед казнью.

— Я догадывался.

— Серьёзно? И что послужило поводом?

— Твои повадки. Ты привыкла командовать и драться.

— Может, я служила?

— Ты не похожа на офицера.

— Есть ещё торговцы.

— Они не берут женщин.

— Ну да, — вздохнула Наруга. — Лишь в армии и у бандитов девушка может сделать карьеру убийцы. Гет, вы долго здесь будете?

— Это ты должна сказать.

— Пока не уйдём мы, — поняла она. — Мне жаль, но я не уйду, пока эта зараза не вылезет. Я не оставлю её здесь.

— Будем ждать, — бесстрастно подтвердил берр.

Наруга почувствовала, что душевный подъём, подбросивший её после возвращения к жизни, закончился обрывом. Все эти несвойственные ей трепыхания да мяуканье сдуло в один момент. Эйфория в голову — три заряда в печень. Папаша Блуфо был мастак выдумывать красочные поэтические нравоучения. Эйфория обходила Наругу стороной, оттого и печень дожила до этой планеты. Тут ей досталось — сожрали и не подавились. А вот эйфория вылезла некстати, сбив с панталыку неподготовленную девушку.

— Мэри, может, свалим это дерево ко всем чертям? — спросила она.

Подковылявшая Машка опустила к ней голову и укоризненно ею помотала, дескать, чушь не городи.

— Да, поняла я, — снова вздохнула Наруга. — Они ж теперь живут одной жизнью. Убьёшь одного, умрёт и другая.

Машка протопала мимо отступившего берра. Подгребла к дереву и ткнулась в него лбом. Краем глаза Наруга заметила, как у Гетбера от удивления дрогнули и чуть приподнялись брови. Тут, решив, что пора, в голове закопошились обрывки прочитанных Гаффаром лекций о природе берров — как все её понимают. Она посмотрела на костры и три чёрных горы рядом. Три и три. Три человека, три медведя, которые… Тоже берры? Тогда почему не обращаются? Они оборотни и могут становиться разными местными тварями. Но предпочитают медвежий фасон. В принципе, выбор достойный, как поняла Наруга за эти несколько дней. Она и сама выбрала бы… А вот это проблема дня: они-то с девчонками теперь оборотни? Или просто клоны несчастных дур, загубленных лютыми зверями?