Для Наруги предназначили самого зловредного самца — вожака небольшого семейства, захваченного в плен. Угнездившись в его сознании, она для начала устроила мужику изрядную трёпку — пусть знает, кто в доме хозяин, когда хозяин уже не он. Самец немного повыкаблучивался, но сдался на милость пакости, что завелась в его башке. И принял за факт, что отныне у него завелось собственное имя: Дубль-Нар.

Эта заминка оказалась не последней. Новый концерт им устроила Машка. То спокойно чавкала подношением, что притащили с ночной охоты заигрывающие с ней самцы, а то вдруг встала в позу. Набросилась на бесхозную мандаринку, что отиралась рядом с Юлькой, и чуть не порвала бедняжку, отгоняя её от своей разлюбезной цацы. Рыжая влетела прямо под нос разъярённой Машки, спасая улепётывающую самочку — та мигом успокоилась. Что-то басовито загулила, пытаясь облизать Юльку. Та с хохотом спаслась от слюнявых нежностей внутри медведицы. Машка удовлетворённо булькнула и с торжествующим видом потопала обратно к потешающимся мужикам всех мастей.

Наконец, весь этот балаган закончился. Караван двинулся туда, куда направляли его медведи, которых паучий вожак боялся до одури. Наруга, как могла, утешала беднягу и держала в узде. За ним привычно потянулась вся семья, состоящая из четырёх самок — Гранка, Бинка, Шатхия и Ракна — ещё пары самок да двух молодых самцов, которым не досталось чужих мозгов. Потому что Акери наотрез отказалась лезть в это создание. Упёрлась и всё тут. Без объяснений и хоть каких-то извинений. Наруга не стала настаивать: не хочешь, не надо. Дубль-Ан усадил зелёную капризницу себе на спину и возглавил поход на юг.

Несмотря на высокую скорость, тот занял несколько дней. Больших драк по пути не учиняли. Семеро медведей при поддержке девяти мандаринов — серьёзная сила. Мало, кто отважиться попробовать подобный отряд на зуб. Но здорово пересечённая местность им самим была не по зубам. Приходилось постоянно лавировать, выбирая для массивных звериных тел максимально удобные участки. И хотя этот путь берры знали, как свои пять пальцев, они постоянно устраивали для дам привалы. Заставляли их выходить наружу и жить собственной жизнью. Акери горячо одобряла тактику берров, а уж ей-то девчонки привыкли доверять в вопросах подобной чертовщины. Добросовестно выматерилизовывались из мандаринов, но валяться без дела категорически не соглашались. Топали на своих двоих дальше и обменивались впечатлениями.

Вечером третьего дня мужики привели дам в обалденно красивую лощинку. Та до краёв была заполнена кучерявыми лиственными деревцами с нежно-зелёно-серебристыми листиками. Между ними змеилась прозрачная до хруста речонка, инкрустированная в белоснежное песчаное ложе. Юлька с Бинкой едва не визжали от восторга, полощась в ледяной воде. И требовали забраться поглубже под сень дивной рощи. Лишь недоумённые мордахи мандаринок остудили их пыл: зверюшкам было не продраться внутрь этого райка, затерявшегося на широких просторах ада. А уменьшаться до таких опасных для жизни размеров они категорически отказывались. Пришлось двум баламуткам удовольствоваться краешком этой писанной красы.

Мужики привычно разложили костры — дубли едва уместились на доставшемся им пространстве между рощей и длинной потрёпанной скальной бочиной взгорка. Ужинали, как всегда, шумно и обильно: утроба оборотней была воистину ненасытной. Подремать улеглись в полном составе: в подобных райских уголках не было особой нужды нести дозор. Кровожадные гиганты сюда не забредали, ибо ни им, ни их кровожадной же добыче тут не развернуться. Усыхаться же до неприемлемых габаритов опасались ни одни только мандарины — здесь это вообще не приветствовалось.

Наруге не спалось, хотя в прямом смысле слова оборотни вообще не умели спать, довольствуясь лёгкой чуткой дрёмой. Однако и с этим у неё наметились проблемы. Она немного повозилась, помаялась, а потом тихонько отползла в сторонку, поднялась и проскользнула в рощу. Эти деревья отчего-то успокаивали её, напоминая кудрявые перелески Азимары. Гет нагнал её метрах в пятидесяти от костров. Хотел цапнуть за плечо, но замер с повисшей в воздухе рукой — Наруга резко обернулась и шагнула к нему. Ткнулась носом в грудь и предупредила:

— Я у тебя ещё девственница. Ни черта не умею.

— Шутишь? — обалдело брякнул он.

И заключил, как говорится, в объятья, больше похожие на борцовский приём.

— Я не сбегу, — поморщилась Наруга, выпростав руки и повиснув на могучей шее. — Не больно, конечно, — повела она плечом, — но как-то… неуютно. Что стоишь? — поинтересовалась она, запрокидывая голову.

Всё-таки ошеломительное ощущение: смотреть на мужчину снизу вверх — лёгкий восторг от него пока не унимался. И непередаваемо здорово, когда тебя легко подхватывают на руки и укладывают в жёсткую холодную траву с острыми краями. Наруга плыла в горячечном одурении, пока Гет целовал её живот и ноги, с которых уползали штаны. И смотрела, как на руках затягиваются и снова зацветают порезы, оставленные растревоженной травой. А потом ей стало не до того.

Гета распирало от нетерпения, и предварительные ласки закончились вместе со штанами. Огромное тело накрыло Наругу с нежностью пресса — плечи зажало буграми вздувшихся мышц. Он вошёл в неё осторожно, затаив дыхание, бившее горячими волнами прибоя в её висок. Но вдруг поверил в реальность происходящего и победно рыкнул. Мужчина догнал и достал свою добычу — распалённая погоней душа хлестала его наотмашь, вымогая удовольствие, к которому так рвалась. И он вырывал его каждым толчком тела, каждым броском жадной силы, пожирающей страсть завоёванной женщины.