17

Ребята, занятые подготовкой к экзаменам, все не появлялись на водной станции. Лишь в воскресенье утром на берег Отрады пришла неразлучная тройка, а за ней Алеша и Нина, Вася Херсоненко, Шевчук и Липецкий.

Старый моряк обрадовался.

Он поднял над головой руку и закричал:

– Сюда, ребятки, живей! Ждет вас "Анастасия"!

Вадя первым понял слова старого моряка.

– Ура, поздравляем, дядя Матвей!
– взволнованно закричал он и сбежал к морю.

Мальчики окружили Матвея Корнеевича и крепко жали его большую шероховатую руку.

Стояло обыкновенное морское утро. Высокое небо - без единого облачка. Неподвижна вода. И только волна, рожденная килем проходящего судна, порой с мягким шумом набегала на берег.

– Начнем, - спокойно, а на самом деле волнуясь, сказал Матвей Корнеевич.

Борис предложил произвести спуск шаланды на воду по всем корабельным правилам - с музыкой и цветами. При спуске нос "Анастасии" должен разрезать шелковую ленту, переплетенную листьями клена.

Но Матвей Корнеевич отдал команду:

– Давай, дружки, налегай!

Борис, Вадя и Коля по левому борту, по другому - Матвей Корнеевич, Алеша и Нина столкнули шаланду в воду.

– Теперь живо на борт!

Волна весело хлестнула борт "Анастасии" и сказала: "Здравствуй!". В ответ шаланда дружески поклонилась волне.

Снова море, долгожданное, голубое. Мог ли об этом думать разбитый рыбацкий парусник, выброшенный на берег штормом?

Ласковая рука Матвея Корнеевича вдохнула в него жизнь. "Еще развернешь парус" - не зря было сказано моряком.

И парус развернут. Он полон ветра.

Широк и однообразен шум моря. Но тот, кто по-настоящему любит морской простор, слышит в нем звучание многих песен, то тихих, словно вечер теплой весны, то сурово-торжественных, как медь оркестра.

Набирая скорость, шаланда весело скользила по воде.

– Ход, ход-то какой!
– говорил Коля.

– И маневренность классическая!
– восхищался Вадя.
– И красивая!

А Борис, любуясь парусом, сказал:

– Хорошо бы хоть раз в неделю выходить на такой шаланде далеко в море...

Матвей Корнеевич с хитрецой взглянул на Бориса, задумался и вдруг объявил:

– Вот что, дружки: с наступлением каникул "Анастасия" - в вашем распоряжении. Можете совершить путешествие. С вами пойду и я.

От неожиданной радости на палубе все притихли.

А ветер свежел и тугой, живой силой наполнял парус шаланды.

18

На "Анастасии" могло поместиться восемь, самое большее девять человек экипажа.

Но как-то в полдень на берег пришла Анна Алексеевна. Она отозвала Петра Ильича в сторону и долго о чем-то с ним говорила, а потом с самым загадочным видом увела с собой.

Каково же было удивление мальчиков, когда спустя часа два к стоянке "Анастасии" подошла парусная шаланда "Стрела" с Петром Ильичом на борту!

Он сошел на берег, собрал всех в кружок и громко объявил:

– Слушайте, друзья! Наш шеф, судоремонтный завод, дал нам еще одну шаланду. Ее поведу я.

– Ура! Вот хорошо!
– обрадовались школьники.

– А что будет с водной станцией?
– спросила Нина.

Все поглядели на водную станцию. Была она очень хороша ослепительно белая, издали похожая на маяк. С ней жалко было расставаться.

– Мы держали совет. Водную станцию передадим седьмому классу "А". Временно, - ответил Нине Вася Херсоненко.

– А Стуржа будет у них боцманом, - сказал Борис.
– Он смышленый. Вот только все еще не приходит...

– Наверстывает упущенное по футболу, - заметил Вадя.

Это была правда. Валерий Стуржа все свое время отдавал футболу. Возвращаясь домой, с головы до пят покрытый пылью стадиона, он счастливо улыбался. Наконец-то он свободен! Ни Борис, ни Коля, ни Вадя не заставят его сидеть за книгой!

Но прошла всего лишь неделя, и Стуржа почувствовал, что его тянет к школьным друзьям. И неожиданно Валерий принял решение.

Он пришел на берег Отрады.

В это время Борис, полулежа на корме "Анастасии", глядел, как Липецкий красил маленький камбуз светло-серой краской.

– Липецкий, быть тебе коком... Ты не зря красишь камбуз!
– крикнул Борис и состроил насмешливую гримасу.

– Буду, если меня назначат, - спокойно ответил Липецкий.

– Назначат, не беспокойся, - подтрунивал Борис, - больше некого. А по мне, лучше утонуть, чем быть коком. Не терплю кастрюльного царства!