— А теперь слушай, Макар, — толкая его в бок, сказала Вецена. — Теперь для твоих ушей важность скажу.

Вецена остановилась, привалилась к дереву, дышит. Макар удивился. Ему почему-то даже не подумалось, что устать бабка может. Всегда, как помело по деревне шатается, без устали, без передышки. Только к вечеру в избу свою возвращается.

— Может присядем. Отдохнём, — предложил Макар.

Она зыркнула на него глазом свои бесцветным, платочек синенький поправила и дальше потопала.

— Вчера ко мне Белянушка твоя приходила. Травку просила, от бед её женских. Не бесследно для неё ночка та страшная прошла. Дала я ей травы нужной, да только не поможет она ей. Ты, Макар, сам бабу свою подлечи. Ей сейчас настоящая Сила нужна, а не травки мои. И ещё, — Вецена остановилась и внимательно, даже как-то серьезно на Макара уставилась. — Ты Беляну побереги, Макар. Не живи с ней сразу. Ей время надо, восстановиться баба должна. Понимаешь, о чем говорю-то?

— Понимаю, — тихо отозвался Макар.

Что он, зверь какой, на неё кидаться сразу. Сам понимал всё. Даже задели слова бабки.

— Нос не вороти и злись, Макарушка. Это хорошо, что сам понимаешь. Ну, сказать должна была. О таком молчать нельзя. Ну, да ладно. Пришли уж.

Макар огляделся. Они остановились на поляне. Не большая такая, ничем не примечательная, таких полян, тысячи в лесу.

— А теперь, желание мое исполни, Макарушка.

— Говори.

— Русая зови.

Макар ушам своим не поверил. Удивила она его.

— Зови Русая, Макарушка, зови. Желание это мое. Помни обещание своё, помни.

Макар не видел смысла отказывать ей в просьбе этой странной и обратился к Серебру своему.

Тонкие, лучистые нити потянулись из Макара, точно цветок распустился. Один лепесток, цветка того серебряного, огнём палил, другой холодом обдавал. Контраст этот нравился Макару. Он будоражил, заставляя кровь кипеть.

Макар стряхнул с себя нити, и они рассыпались в разные стороны.

Он уже давно научился быть во многих местах одновременно. Вроде стоит на месте, а нити уносят его на огромной скорости вдаль. Летели нити по лесу, огибая деревья, кусты, животных. Всё примечали, всё чувствовали, всё видели.

Макар и лечить и помогать мог теперь не выходя из избы. Ведать, так Хранители и охватывают огромную территорию, им принадлежавшую.

Одна нить серебряная дернулась, он на ней внимание своё остановил.

Волк стоял внимательно смотря на Серебро. Лепесток аккуратно с его Силой слился и потянул Русая за собой.

— Позвал. Идёт он к тебе, Вецена.

Бабка присела на дерево поваленное. И расслабилась. Руки, точно плетни свисают, ссутулилась вся.

— Пока ждём, ещё кое-что шепну тебе, Макарушка. Знаю, не любишь шепота моего, но выслушать должен. Когда семьёй собирались обо мне, вспоминали? — прищурившись, спросила Вецена.

— Вспоминали, — медленно проговорил Макар.

— Нет, Макарушка, не верно это. То не вы, а я вас вспоминала и сделала кое-что.

Макар замер. В мыслях вечер тот перебирать стал. Детство вспоминали, смеялись много, всё по-доброму было. Да и вскользь-то про неё разговор зашёл. К чему ведёт баба?

— Как мне Сила ваша досталась, то ведаешь, Макар. Крошечка мне досталась, но щедро я ей со всеми делилась. И врачевала, и путь верный указывала. По другому нельзя. Крошечку эту пуще всего берегла, но время пришло расстаться с ней. Она не уйдёт со мной, она и без меня жить будет. Передать я её должна. Это и сделала в тот вечер семейный ваш.

Вецена поманила Макара к себе. Он медленно подошёл к ней и наклонился. А она тихо, еле слышно шепнула ему:

— В пузыре крошечка та теперь, в пузыре.

Макар отпрянул от неё, во все глаза уставился. А Вецена серьезная сидела, ни шутит, ни пустомелит.

От бабки Макара отвлёк звук приближающихся шагов.

На поляну вышел волк. Он посмотрел на обоих, долго и вдумчиво.

— Ты звал или Вецена? — раздалось в голове у Макара.

— Русай спрашивает… — начал было Макар, обратившись к бабке.

— Я знаю, что Русай спрашивает, Макарушка. Я слышу его. Всегда слышу.

Вецена поднялась с дерева и пошла навстречу волку. Он тоже медленно шёл к ней. На середине поляны они встретились.

Макара душило предчувствие, с одной стороны — боль и отчаяние, с другой — спокойствие и умиротворённость и все эти чувство накрывала любовь. Огромная, всепоглощающая любовь.

— Я прощаться пришла. Хочу чтобы минуты мои последние с тобой прошли, раз уж жизнь наша долгая порознь пролетела. Страшно, Русай, страшно. Так ждала этого, готовилась, а оказывается, страшно. Господи, всю жизнь друг от друга бегали, лишь бы не видеть, лишь бы не вспоминать, а тропка последняя к тебе привела. Она всегда к тебе вела, как ни страшись и ни бегай.