Я чуть умом не тронулась, честное слово.

– Он нас прикончит, - рухнув на лавку и закрыв лицо руками, простонала я.

– Кто?

– Папаша Мо. Придёт в себя и прихлопнет, как маленьких глупых нектаринок – и мокрого места не останется.

Рейка пренебрежительно фыркнула:

– Ха, ещё неизвестно, кто кого прихлопнет.

– Это ты о чём?

– О том, что тебе никто не мешает сделать ещё один браслетик на удачу. С Гнусарём, на мой взгляд, просто отлично получилось. Если это, конечно, не душка-Рой с братками о нём так трогательно позаботился.

Содрогнувшись от внутреннего холода, я нахмурилась и возразила:

– Ни разу не смешно…

Я здорово струхнула, когда ворнет сообщил мне о смерти Оки-са-Но, но когда Рейка с марша принесла слухи о том, как именно тот умер, мне стало совсем страшно. Ни на одну секунду я не поверила в то, что это дело рук Роя, не после того, как я поняла, как сильна та нить, что связывает раба с его хозяином. Тут, скорее, была моя вина. Я так сильно ненавидела и боялась Гнусаря, что каким-то образом сумела вплести в матрицу заклинания неудачи тональность убийства. И неважно, что ни о чём подобном мне ранее слышать не приходилось: всегда бывает первый раз.

– Ну тебя, зануду, - проворчала Рейка, заметив мой затравленный взгляд.
– Вот увидишь, всё само собой образуется. У меня всегда так...

– А у меня нет, - буркнула я и поторопилась свернуть разговор до того, как моя встрепенувшаяся совесть нe начала меня поедом есть:

– Пойдём спать, а? Устала я что-то…

А утром из домика через дорогу прилетела радостная весточка о том, что Папаша окончательно пришёл в себя, с одной, правда, оговоркой: в результате удара у старого обжоры начисто отшибло память.

– Полнейшее нарушение памяти, - со скорбным видом сообщил лекарь, а я чуть в обморок не рухнула от счастья.

– Совсем, что ли, память отшибло?
– неумело маскируя совершенно не мотивированную с точки зрения постороннего радость за приступом кашля, спросила ейка.

– Начисто, - тряхнул головой лекарь, но только после короткого визита, на котором он настаивал, мы вспомнили, что в Красных Горах говорили об этом специалисте широкого профиля: «Выслушай всё, что доктор скажет,и раздели на десять». Ибо про блокнотик и должников Папаша не забыл. Да и хитрым глазом поблёскивал так, что даже Мори было понятно, что это арушение памяти – чистой воды блеф. Неясными были лишь причины, побудившие старого обжору на этот блеф решиться... И я, если честно, об этих причинах совершенно не хотела знать. Как говорится, меньше знаешь–лучше спишь. Мы с Рейкой прекрасно понимали, что рао или поздно Папаша обо всём «вспомнит», а возможно, даже спросит с нас за смерть своего помощника, если попросту не убьёт, посчитав причастными к его гибели, но пока радовались этой маленькой передышке.

И что-то мне подсказывало, что благодарить за неё мы с Рейкой должны были Кэйнаро-на-Рити. Того самого, у которого волосы чёрные, а взгляд синий-синий, цепкий, до самой души пробирающий. Ох, пробирающий…

После приснопамятного вечера с купанием, будь оно проклято, до сих пор краснею, как вспомню прикосновение обжигающего мужского взгляда к моему полуобнажённому телу, господин ворнет каждый вечер, без исключения, проводил в нашем доме. И главное, как только успевает всё? И расследование это ведёт – ведёт же!! мужики на марше каждое утро сплетничают о том, что и у кого столичный шерх намедни выспрашивал, – и о работе в Храме не забывает (эти слухи не с марша, эти Рейка из Храма сама приносила),и каждый вечер заглядывает к нам на огонёк. Сидит, улыбается, вопросы задаёт и смотрит. Смотрит так, что у меня иногда сердце срывается с положенного ему места и проваливается прямо в желудок, где и ворочается сладко и щекотно.

И вот эта вот сладкая щекотка каким-то образом влияет на мой мыслительный процесс. А чем иначе объяснить тот факт, что одним прекрасным вечером я поддалась на невынoсимую провокацию синих глаз и совершила прямо-таки нечеловеческую глупость.

Однако перед тем как рассказывать о том, что же я натворила благодаря временному помешательству, надо, пожалуй, упомянуть еще об одном событии, которое всколыхнуло Красные Горы. Случилось это через день после того, как стало известно о смерти ки-са-Но. Ранним зимним утром, когда продрогшее за ночь солнце еще не спешило выкатываться на небосвод, усеянный по-зимнему яркими звёздами, а большинство мирных жителей нашего городка мирно посапывало в своих постелях, жена молочника Винейя-на-Лури, позёвывая и лениво заправляя концы джу, повязанного на манер простого платка, вышла из дома и скрылась в стайнике, откуда спустя несколько минут послышался размеренный звенящий звук, какой бывает, когда струя молока ударяется о дно пуcтой еще доёнки. Вскoре к хозяйке присоединились два наёмных работника, подтянулся и муж с сыновьями. Винейя окинула довольным взглядом мернo жующих в своих стойлах лэки, кивнула и проговорила вслух, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Ну, вы пока тут без меня справляйтесь, а я, пока еще не pассвело, снесу мэтру Ди-на свеженького молочка. Ихняя кухарка страх до чего ругается, если я ей уже остывшее доношу.

Никто из мужчин Винейе ничего не ответил, лишь муж поднял голову и, бросив в её сторону короткий взгляд, кивнул и вернулся к работе. Молочница же, сменив меховую безрукавку на короткий – до середины бедра – тулуп, потеплее укутала бутыль с парным молоком и заторопилась в центр Красных Гор, к дому градоначальника. Неладное она почувствовала уже на подходе к особняку.

– И чёй-то им не спится c утра пораньше, – пробормотала она, недоумённо глядя а горящие ярким светом окна. – Чай не ложились ещё? Морги их дери, этих господ. Сначала гуляют до утра, потом спят до вечера. Тьфу.

К месту вспомнив пословицу о том, что барину хорошо, то простому человеку смерть, Винейя-на-Лури беззлобно плюнула в сторону светящихся окон и потoропилась к заднему ходу, где в этот час её обычно уже поджидала местная кухарка. Однако в этот раз маленькой женщины, жены градоначальского дворецкого, на месте не оказалось.