— Так вы спросили бы.

— Спрашивала, не ответили. А когда я бросилась посмотреть, уже никого не было. Странно, да?

— О, Селена. Театр — это самое странное и волшебное существо в мире! Я называю его существо, потому что театр — живой организм. У него есть главное — душа. Софиты — это его глаза, акустика — уши. У театра много лиц: театр — учитель, театр — искуситель, театр — друг. У него много имен и лиц, и — это мой дом. У меня нет другого дома. Съемная квартирка, где я ем и сплю — это так, убежище. А театр — настоящий живой дом. Мне очень нравится, как вы играете. У вас талант, девочка. И дай бог, чтобы ангел помог вам в этой жизни.

— А вы одна живете, госпожа Рэм?

— Аманда, я просто Аманда. Конечно, я вам в матери гожусь, но у нас тут все по-простому. Одна семья, со своими склоками, радостями и надеждами. Финк, конечно, еще тот фрукт, но даже он вписывается в наш коллектив.

— А почему вы тогда? Мм-м-м…

— Почему сказала подумать над финалом, не рассчитывая на Родстера? Чтобы вы не поддавалась его чарам, а включили свои таланты. Он всегда смущает дебютанток. Сколько их от нас ушло! Господин Рихтер уже подписал с вами контракт?

— Еще нет, мы только устно договорились.

— Ага, это он ждал, как вы себя поведете на спектакле. Финк у нас известный «проверяльщик», а второй спектакль только подтвердил ваш дар. Молодец, девочка.

Мне очень приятны были ее слова, но я заметила, что она уходит от разговоров о своей личной жизни.

— Аманда, вы простите, что я задаю вам бестактные вопросы. Не хотите — не отвечайте, я понимаю, что еще не заслужила вашего доверия, но я думаю, что со временем мы станем хорошими друзьями.

— Да, бог с вами! Тут у нас секретов нет. Все всё друг про друга знают. Я думала, что вам уже обо всём рассказали. Наш господин Дюваль — страшный сплетник.

— Он, кх-м-м, просто немного, вскользь так, совсем чуть-чуть рассказал.

— Да-да, знаю я его вскользь. Почище любой женщины язык распускает. Правда, если честно говорить, то человек он неплохой, с понятием. Да и душа у него есть.

— Госпожа Рэм…

— Аманда, не до церемоний и мне так привычнее.

— Аманда, а госпожа Беллин… Правда, что она?…

— Да, Беллин в прошлом служила в доме удовольствий. Она и не скрывает этого, но она сумела сохранить нежную душу. Кстати, с ней вместе мы и живем, вы же спрашивали об этом? Пойдемте в нашу с Беллин гримерку. Я напою вас чудесным чаем.

Мы прошли в гримерку наших грандам. Я огляделась: большая, раза в два больше моей, комната; два гримировочных стола с большими зеркалами. Все в зеленных тонах — покрывало на тахте у дальней стенки, тяжелые шторы на большом окне, два кресла, бархатная скатерть на круглом столике. Комната совсем не напоминала гримерку, она была очень уютной и какой-то домашней.

— О-о-о-о-о, — вырвалось у меня, — здесь очень мило.

— Да, мы с Беллин проводим здесь большую часть своей жизни, вот и постарались все устроить. Вы, наверно, заметили, что я в театре каждый день, в независимости есть ли спектакли или репетиции? Мы снимаем с Белл небольшую квартирку недалеко от театра, но к ней у меня не лежит душа, там все чужое. Здесь же все вещи наши.

Я оглянулась — в этой комнате было много цветов. Вазы стояли повсюду — и на столе, и на гримерных столиках, на резной этажерке, на широком подоконнике.

— Сколько у вас цветов!

— Да, цветы — моя страсть. Я очень люблю розы и хризантемы, а Беллин — сирень и астры. Мы иногда с ней спорим — куда какие цветы поставить, и какой чай заварить. Я люблю черный, она — зеленый. А так, живем душа в душу.

Все это Аманда рассказывала мне, делая нехитрые действия по приготовлению чая. Наконец, она села в кресло и налила нам по чашечке.

— Нам нечего с ней делить. Мы видели много бед и несчастий. Я, как и она, в свое время хотела умереть, но Господь не взял наши жизни, значит, так тому и быть. Видно мы еще нужны на этом свете, поэтому мы и живем. Человеку трудно быть совсем одному. Рядом нужен хоть кто-то, чтобы заботиться о нем, рассказывать свои радости и горести, спросить совета. У тебя есть кто— то близкий на этом свете?

— Да. Тетя, — не подумав, ляпнула я.

Ляпнула и испугалась.

— Она осталась в Лидии? Вы же родом оттуда?

Ну кто меня за язык тянул? Одна ложь тянет за собой другую. По легенде у Селены никого из родственников не осталось, но Финку я сказала, что экономка тети — моя дальняя родственница, вот пускай она и будет тетей… двоюродной.

— Нет. В Лидии у меня никого не осталось, поэтому я и переехала в Аккару. Здесь у меня тетя… двоюродная. Она служит экономкой у графини ле Шосс. Какой чудесный чай, — я постаралась перевести разговор. — Какой-то знакомый запах.